43 Текст как особая реальность и «единица» методологического и семантического анализа социально-гуманитарного знания.
Познание в гум н выступает как постижение или понимание смыслов заложенных в исследуемом явлении. Достигается это на особом идеальном уровне, кот реализуется через диалог текстов. Текст есть особое смысловое единство или смысловая целостность. Понять текст и через него целостный смысл явления это не тоже самое, что и познать его. Познать, в узком (естественнонаучном) смысле, означает наложить на исследуемый объект некую познавательную форму или структуру, заведомо избавившись от его целостного смысла.
Представитель гум знания имеет перед собой не бытие как таковое, не совокупность каких-то явлений или феноменов, а их смысл, зафиксированный в текстах. Это как бы вторичный уровень бытия. Посредством текста бытие говорит с нами. Целостность текста, то есть появление в нем смысла, кот отсутствует в той совокупности знаков, из кот он состоит, возникновение нового как бы из ничего, является важнейшей особенностью, с которой неизбежно имеет дело представитель гум познания. Как отмечал Бахтин: "Всякая система знаков (то есть всякий язык)... принципиально всегда может быть расшифрована, то есть переведена на другие знаковые системы (другие языки)... Но текст (в отличие от языка как системы средств) никогда не может быть переведен до конца, ибо нет потенциального единого текста текстов. Событие жизни текста, то есть его подлинная сущность, всегда развивается на рубеже двух сознаний, двух субъектов". Поэтому познание текста осуществляется в диалоговой форме. Это как бы общее коммуникационное поле двух сознаний, а в более широком смысле двух культур. В таком диалоге глубинное значение текста (не формально-логическое) определяется всем социокультурным контекстом, который исследователь-гуманитарий также должен учитывать
Абсолютно адекватное понимание текста невозможно, что и порождает, как следствие, бесконечное множество его истолкований. Текст содержит некое (вряд ли чем-то ограниченное) потенциальное множество смыслов, которые постигаются людьми, вносящими в эти смыслы свое собственное "Я", признаки собственной культуры. Полностью адекватное понимание текста в узком смысле (как достижение смыслового тождества, полной адекватности) смог бы гипотетично достичь только человек его создавший (автор), и то если бы он предстал перед нами как некий идеальный участник диалога, находящийся в абсолютно сходной пространственно-временной ситуации. Но текст всегда создается и для другого. Он вовсе не предназначен для абсолютного понимания. Последнее как идеальная модель абсолютного понимания – это сфера тождественности. Даже если бы оно было возможным – это было бы скучное, зеркальное понимание, подразумевающее совпадение жизненных пространств субъектов. Понимающий субъект в данном случае "не может внести ничего своего, ничего нового в идеально понятое произведение". Но такого совпадения достичь невозможно, также как невозможно отождествить жизненные пространства отдельных людей или их общественных совокупностей. Любое реальное понимание смыслов текста есть особое взаимодействие в рамках диалога, субъектами которого могут выступать как отдельные личности, так и целые культуры.
Т О, можно сказать, что любое понимание текста осуществляется через его личностную интерпретацию, которая представляет собой адаптацию не менее двух индивидуальных "Я", или культур друг к другу. Интерпретация – это поиск смысла сквозь призму собственного "Я". Поэтому точность здесь не может выступать в качестве единственного критерия адекватности той или иной интерпретации. Перевод Пастернаком Шекспира это уже отдельное самостоятельное произведение, а не просто постановка одной системы знаков в однозначное соответствие к другой. Более того, формальная точность может даже исказить понимание смысла. Передача смысла может быть осуществлена за счет совершенно иных языковых средств и приемов воспринимающей культуры, которые при первом взгляде могут показаться даже искажением.
В гуманитарной интерпретации важна передача смысла, а это неизбежно связано с поиском механизма смыслообразования воспринимающей культуры, в отличие, например, от математического познания, которое не утруждает себя этим и отражает сущность объекта по давно определенной, например, количественной характеристике. Утверждение, что в каком-то произведении имеется 25000 знаков, отражает определенное знание структуры текста, но лишь по его количественной характеристике.
В естественных науках определенная персонификация научных теорий происходит, но это не является ведущей тенденцией в них, тогда как в явлениях исследуемых с гуманитарных позиций (с позиции наук о духе), без учета этой особенности, постижение смысла просто не состоится.
С этим связана присущая всем гуманитарным наукам сложность "объективного изложения" уже свершившихся событий. Наиболее наглядно это можно рассмотреть на примере исторической науки. Естественнонаучная или математическая объективность здесь выполнима лишь в простых случаях, например, в более или менее полном перечне имен, дат рождений. Но это формальное (математическое или как говорил Хайдеггер, калькулирующее) познание не затрагивает глубин целостного исторического процесса. Ведь пишется бесконечное количество историй стран и народов, хотя в основе вроде бы лежат одни и те же факты.
Ю.М. Лотман в связи с этим обращал внимание на противоречивость отношения общества к своей истории. С одной стороны, она "плохо предсказывает будущее, но хорошо объясняет настоящее... время революций антиисторично по своей природе, время реформ всегда обращает людей к размышлениям о дорогах истории. Жан Жак Руссо... писал, что изучение истории полезно только тиранам. Вместо того, чтобы изучать, как было, надо познать как должно быть. Теоретические утопии в такие эпохи привлекают больше, чем исторические документы" [13]. С другой стороны, как только общество оказывается на эволюционной стадии своего развития интерес к истории оборачивается чаще всего ее переписыванием, интерпретацией. Происходит конструирование, "но уже не будущего, а прошлого. Рождается квазиисторическая литература, которая особенно притягательна для массового сознания, потому что замещает трудную и непонятную, не поддающуюся единому истолкованию реальность легко усваиваемыми мифами".
Такая противоречивость истории как разновидности гуманитарного познания, нравится нам это или нет, неизбежна. И причина заключается в том, что реальная история предстает перед нами в виде совокупности текстов, в основе которых могут быть смешаны как реальные, так и вымышленные события. Первичный текст может зависеть от личных и социокультурных обстоятельств, в которых оказался летописец, дающий оценки действиям исторических лиц и событий, ранжируя их согласно собственным представлениям.
Следовательно, мы имеем здесь дело не с самой реальностью, не с фактами, а со вторичной действительностью, выраженной в текстах. Весь массив исторических текстов представляет для нас лишь своеобразную цитату из прошлого. Объектом философии как гуманитарного познания является, прежде всего, текст в его наиболее широком понимании, как некой смысловой вторичной реальности. Задача философского исследования заключается в расшифровке символов данного текста, посредством интерпретации, исходящей из сегодняшней социокультурной и пространственно-временной заданности.
44 Язык, языковая картина мира. Со вр Демокрита (V—IV вв. до н.э.), отделившего слова-имена от вещей, не утихали споры вокруг проблемы: что такое имя вещи? Платон в диалоге «Кратил»: слово — это результат договора между людьми, т.е. артефакт, или оно принадлежит вещам и его происхождение божественно? Софисты считали, что слово — это «кличка» неведомого, изобретенная людьми, никак не связано с содержанием предмета. Следствием такой позиции явился познавательный релятивизм и скептицизм, кот дошел до наших дней. Аристотель, напротив, признавал связь языка с бытием. Вдальнейшее обоснование в фил Гегеля. В христ цивил признавалось существование внутренней связи слова с тем, что оно называет. Вл. Соловьев, например, признавая язык одним из основных элементов жизни общ, считал, что его об-ие «совершенно независимо от сознательной воли отдельных лиц».
Класс рационалистическая установка, согласно кот язык выражает (репрезентирует) реальный мир, а мышление только с помощью языка в состоянии постигать и выражать внутреннюю природу мира и чел, опиралась на представление о божественном творении мира. Действительно, если признавать, что Вселенная есть творение Того (Абсолюта, Бога), Кто имел замысел творения и «записал» этот замысел на языке, на кот говорил Сам, то следует признать: (а) существование «внут» «скрытой природы» всех сотворенных вещей и явлений, подчиняющейся универсальной закономерности, (б) возможность языка адекватно репрезентировать содержание этого замысла. В контексте идеи творения изобретение новых н терминов и понятий предстает как «оттачивание» языковых средств адекватного постижения реальности, кот предстает в образе Книги природы, написанной Творцом.
Но если язык не является посредником между чел и объективной реальностью, то не имеет смысла задавать вопросы, кот всегда интересовали фил: «Как соотносится язык с мыслью?», «Способен ли используемый яз адекватно выразить (репрезентировать) подлинную природу реальности?». Отказав вербальному знаку в возможности репрезентировать объект, постмодернистские авторы вслед за швейц лингвистом Ф. де Соссюром, утверждавшим, что значение не явл однозначным соотношением означающего и означаемого, а есть объективный мираж означивания, стали расс язык только как семиотическую систему. В ней языковые структуры не являются заранее определенными, так как не существует никаких схем упорядочивания этих структур. Что же касается реально фиксируемой определенности в яз структурах, то ее сущ обусловливается вовлечением яз в комм процессы, в кот только и выявляется смысл любого вербального знака. Текст стал рассматриваться как существующий в независимом от автора режиме.
Идеи фил Л. Витгенштейна о том, что «границы яз» есть «границы мира» индивида, а также работы фран психоаналитика Ж.Лакана, кот утверждал, что структура личности определяется структурой ее яз, положили начало расс культуры и общества как явл, возможных только благодаря языковой практике. На толкование яз актов как форм соц-кул дея-и повлияло и учение Ф.де Соссюра о произвольности связи между означающим и означаемым.
Идеи о том, что с изменением словаря, т.е. способа говорения, одновременно происходит изменение ценностных и ментальных установок в культуре, восходят к Ф.Ницше. Эту позицию разделяет совр амер фил Р.Рорти, кот приводит пр связи словаря и культуры. (1) Существование в словаре таких слов, как «подлинная реальность», «И», «сущность», «закон» и т.д. свидетельствуют о том, что в этой культуре мир интерпретируется как результат творения Бога, имеющего некий проект, кот расшифровывается с помощью языка н. Но этот словарь, изобретенный Галилеем и Ныртоном, и словарь алхимиков равноправны, ибо ни тот, ни другой не имеют никакого отношения к реальности. Галилею просто подвернулся языковой инструмент, кот случайно оказался лучше приспособленным к определенным целям. (2) Слова Ницше «Бог умер» ознаменовали появление такой культуры, когда люди перестали служить высшим целям достижения Блага, И, Красоты, и на смену образа человечества, как постоянно продвигающегося к И и Свету (главная идея прогресса), пришел образ «голод поколений, попирающих друг друга» (Ницше), ни к чему не приближающихся, а просто слепо и случайно сменяющих друг друга.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33
