В данной мысли, прежде всего, содержится заслуга Тацита перед культурологией, т.к. до неё мир культуры (а по соображениям древних римлян, это была территория, ограниченная рубежами Римской империи) воспринимался только в положительном свете. Иначе говоря, Тацит первым обозначил проблему, которая и до нынешнего времени не утратила своей актуальности, проблему соотношения культуры и цивилизации.
Необходимо сказать, что Тацит первым из европейских философов обозначил критерии, которые позволили провести границу между странами и государствами цивилизованными и нецивилизованными. По его мнению, первые разнятся со вторыми, главным образом, тем, что у них имеется государственность, значительный уровень материального достатка и письменность. С его точки зрения, цивилизованные народы проживают в городах, они могут обрабатывать земельные участки и получать богатые урожаи, работать с металлом и создавать произведения искусства. Критерием цивилизованности, по Тациту, служит материальное и профессиональное разделение общества, выделение в нём людей, занятых специализированным делом, соединённым с управлением, судопроизводством, совершением религиозных обрядов, изменение форм брака и модификация его значения в социальной жизни.
По существу, Тацит называет все те признаки, на которых делают акцент многие этнографы XX в., занимающиеся в своих работах изучением вопроса культурно-исторической типологии и этапов исторического развития человеческого общества. Тацита, вместе с другими с греческими авторами, следует причислить к первым этнографам, сформировавшим костяк изучения локальных культур, вырабатывавших принципы классификации этнографического материала, на котором основываются в своих изысканиях и современные этнологи.
После Тацита почти никто из римских философов культурологические вопросы не поднимал. Социальную мысль Древнего Рима эпохи заката империи беспокоили проблемы совсем другого плана, в основном, связанные с утверждением новой – христианской – идеологии. Внутренняя духовность тех лет нисколько не способствовала разработке культурологических проблем, которые понемногу были вынесены на периферию философской науки.
Богатейший материал, имеющий отношение к рабовладению, включают сочинения Цицерона. Эти сведения фрагментарны, по ним невозможно воссоздать в полной мере общие характеристики рабовладения I в. до н. э., но они имеют безусловную ценность и способствуют выявлению ряда основных вопросов, возникающих перед учёными. Необходимо учитывать, что при исследовании истории рабства учёным нередко случается прибегать к источникам разного времени. Тем существеннее привести к единой системе большое количество свидетельств Цицерона для восстановления картины античного рабства I в. до н. э., т.к. подтверждения современника всегда возбуждают огромный интерес и являются наиболее ценными. Б. Больц по данному поводу отмечает: «Случайные высказывания Цицерона об источниках рабства не дают нам столько, сколько надписи и юридические документы. Тем не менее, они могут дополнить и подтвердить данные документов, главное же то, что это данные свидетеля, который сталкивался с этими вопросами в собственной «фамилии» и своей профессиональной практике адвоката и политика» [45].
Положение об источниках рабства многократно становилось объектом исследования, тем не менее, до настоящего времени во мнениях историков есть расхождения. Источники рабства давно установлены, но дискуссионным остаётся вопрос о значимости каждого из них. До сегодняшнего дня вопрос о наиболее значимом источнике рабства, каковыми являются в I в. до н. э. война и внутреннее рабство, остаётся спорным.
Ещё Аристотель предопределил, что всё полученное в ходе войны принадлежит победителю, а войны с целью пополнения рабов мыслил справедливыми [5].
Римляне постигли эту истину, и людей, захваченных во время войны в плен, отдавали в рабство. Цицерон всего единожды выступал полководцем в период своего наместничества в Киликии. Сокрушив непокорённые племена Амана, он в реальности употребил закон войны. Он пишет Аттику, что бойцам «отдал всю добычу, кроме лошадей. Рабы были проданы на третий день Сатурналий. Когда я пишу это, выручка на торгах доходит до 12 млн сестерциев» [23].
Точное число пленных, обращённых в рабство, определить тяжело. А. Валлон пишет: «Пленников ещё считали во время первых войн Италии... Но впоследствии Рим знал одни лишь победы... он значительно меньше стал интересоваться этим подсчётом... Даже Цицерон, возвратившись после осады Пинденисса и из своего похода на Исс, не считает своих пленников. Он ограничивается тем, что сообщает Аттику, что их продавали в тот момент, когда он писал, в третий день сатурналий. Итак, о них не говорят даже в общих терминах, за исключением некоторых замечательных случаев» [33].
Отталкиваясь от приблизительной стоимости рабов в Риме, можно вычислить число рабов, проданных Цицероном. Е.М. Штаерман и Т. Франк считают среднюю стоимость рабов 500 денариев [116]. Беря за основу эту цифру, были проданы примерно 6 тыс. человек. Но в Киликии едва ли рабы имели ту же цену, как в Риме, да и в Риме цены расходились от 100 до 500 денариев, а на перифериях были ещё более низкими. Цицерон в речи за Квинкция сообщает об отправке рабов для торговли из галльского имения в Рим, где они имели дорогую стоимость, в противном случае не было резона перевозить их в столицу [23]. Во время Митридатовой войны Лукулл в Вифинии назначал цену рабам по 4 драхмы (примерно 4 денария) [23].
В.И. Кузищин считает, что Цицерон не мог запрашивать высокую цену за киликийцев, т.к. продавались дикие горцы, не обученные каким-либо ремёслам, и продавалась сразу огромная масса людей, что обычно приводило к снижению их цены [65]. Таким образом, в свете этих данных следует принять более низкие цены на рабов, проданных Цицероном в Киликии, и это значит, что было продано в рабство значительно более 6 тыс. Е.М. Штаерман считает, что в III – I вв. до н. э. Рим за счёт порабощения военнопленных получал всего около 6 тыс. рабов в год [116].
Поход Цицерона был обычным предприятием, не вызывавшим особого перечисления добытого на войне, но, как любое победоносное предприятие, он приумножал количество рабов в Риме.
Брат Цицерона Квинт воевал в армии Цезаря в Галлии и пообещал Марку прислать рабов из Галлии. Цицерон дал брату ответ: «Ты обещал мне рабов; очень благодарен тебе за это... Но, пожалуйста, думай о моей выгоде только в том случае, если это вполне соответствует и твоей выгоде, а особенно твоим возможностям» [23]. Разговор, видимо, идёт о военной добыче, а не о приобретении, т.к. при коммерческих сделках в письмах Цицерона, как правило, оговаривается финансовый вопрос. Если принимать во внимание, что Цезарь раздавал рабов солдатам во время походов, можно допустить, что и легаты Цезаря могли приобрести рабов за счёт военной добычи, снабжая рабами себя и своих близких.
В пору похода Цезаря в Британию Цицерон написал Аттику о нищете острова: «никакой надежды на добычу, разве только на рабов», и то неквалифицированных, не обученных наукам и музыке [23].
Были эпизоды превращения пленных в рабство во время Союзнической войны, о чём говорит Цицерон в речи за Клуенция [23]. Правда, по окончании войны союзники наделялись правами гражданства и должны были быть отпущены из рабства, но их хозяева не спешили с освобождением.
Не только захваченные в плен воины, но и население покорённых городов обращались в рабство. Это право победителя Ксенофонт находит изначальным законом. «Во всём мире извечно существует закон: когда захватывается вражеский город, то всё в этом городе становится достоянием завоевателей – и люди, и имущество» [71]. Тит Ливий также мыслит правом победителя обращать в рабство жителей одолённой страны. «Есть ряд законов войны, которые являются справедливыми как для тех, кто их применяет, так и для тех, кто претерпевает их действие: они состоят в том, что посевы сжигаются, здания разрушаются, а люди и скот уводятся в качестве добычи» [21].
После завоевания Сардинии население было продано в рабство. После разгрома Коринфа продаются коринфяне. В период гражданской войны Аттик извещает Цицерона о продаже в рабство реатинцев [23].
Военнопленные могли выкупаться, что в очередной раз доказывает, что они являются рабами победителя и имеют установленную цену. Цицерон – идеолог полисного уклада, и выкуп из плена гражданина полиса находит достоинством граждан, которым он всецело дорожит. «Доброта, состоящая в выкупе пленников из рабства и в помощи неимущим, полезна и государству... Это обыкновение проявлять доброту я считаю гораздо выше щедрости при устройстве зрелищ» [23].
Несмотря на то, что сообщения Цицерона о войне как источнике рабства единичны, но их совершенно достаточно для того, чтобы прийти к заключению о значительной роли войны в увеличении числа римских рабов.
И более поздние историки, и современник Цицерона Цезарь, написавшие о I в. до н. э, доказывают сведения, предоставленные Цицероном. Не только масштабные военные предприятия (Рим в I в. до н. э. практически постоянно воюет), но и мелкие военные походы, аналогичные походу Цицерона, приумножали наплыв рабов в Римской республике.
Другим способом приобретения рабов было пиратство. В речах о Манилиевом законе и против Верреса Цицерон очень красочно изображает несчастья, нанесённые пиратами. Уходящие в морское плавание «рисковали жизнью или свободой, т.к. приходилось плыть... по морю, кишащему пиратами» [23]. Не только в море, но и на суше можно было стать добычей пиратов, «велико было число союзных городов, покинутых их населением из страха или захваченных морскими разбойниками» [23].
Внутренним способом увеличения числа рабов было их естественное воспроизводство. При условии, что отец свободен, а мать – рабыня, дети появлялись на свет рабами. Супружества рабов не имели законных оснований. Плавт выражает негодование: «Видел ли кто когда-нибудь браки рабов! Раб, берущий супругу! Это противно обычаю всех народов» [102].
Цицерон не имел в доме ни одного выращенного раба, а у его друга Аттика, по свидетельству Корнелия Непота, в хорошо устроенном и наученном семействе не было рабов, которые не были бы рождены и развиты в доме. Аттик приобретал рабов. Цицерон вспоминает приобретённый Аттиком отряд гладиаторов, но, по всей видимости, он отдавал предпочтение домашним рабам, выросшим в доме. О таком рабе пишет Цицерон: «Алексиду, добрейшему мальчику – если только он случайно, пока я отсутствовал, не превратился в молодого человека (ведь он, казалось, это делал), – пожалуйста, пожелай здоровья» [23]. И ещё лишь единственный раз проскальзывает в письме Целия Цицерону раб Беллиен, воспитанный в доме некоего Деметрия [23].
Бесспорно, естественное воспроизводство рабов занимало своё место в Риме. В своём доме отдельные хозяева отдавали предпочтение доморощенным рабам, находя их более покорными и верными. Остаётся выяснить, в какой мере этот источник мог быть массовым в I в. до н. э. Если брать в расчёт лишь существенные войны, в которых участвовал Рим при жизни Цицерона (Митридатовы войны и покорение Галлии), можно говорить о том, что Рим на протяжении многих лет приобретал рабов путём войны. В этой обстановке едва ли было рентабельно растить рабов не только для домашнего услужения, но и для широкого применения их труда в хозяйстве.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37
