Тяжёлой трагедией римской общины и римского права явилось стремление увязать несогласуемое: взгляд на раба, как на вещь и принятие раба как человеческой персоны. Эта проблема существовала не только в Риме. Законодательство Моисея принимало решение этого вопроса на основании национального убеждения: статус личности признавали только за единоплеменниками израильтян: «Когда обеднеет брат твой и будет продан тебе, то не налагай на него работы рабской. Он должен быть у тебя как наёмник, как поселенец; до юбилейного года (т.е. 21 год) пусть работает у тебя... Не господствуй над ним с жестокостью, и бойся Бога своего. А чтобы раб твой и рабыня твоя были у тебя, то покупайте себе раба и рабыню у народов, которые вокруг вас... Можете передавать их в наследство и сынам вашим по себе: вечно владейте ими как рабами. А над братьями вашими, сынами Израилевыми, друг над другом, не господствуйте с жестокостью» [66].
Под воздействием гуманистических взглядов эллинизма, а потом под влиянием христианского учения, римляне предприняли попытку разрешить эту универсальную проблему античности на основах естественного права («...по естественному праву все рождались свободными... неизвестно было и рабство; и хотя все мы по законам естественного права называемся одним именем «люди», однако по законам общенародного права явилось три рода людей: свободные..., рабы..., вольноотпущенные...»).
В позитивном праве это нашло выход в позициях, сформулированных в конституциях императоров. В общем они так прписаны в Дигестах: «Но в настоящее время никому, кто находится под римским владычеством, не позволено свирепствовать в отношении рабов сверх меры и без причины, признанной законом. Ибо, согласно конституции божественного Антонина, тот, кто без причины убьёт раба, наказывается не в меньшей степени, как если бы убил чужого раба. И большая жестокость господ наказывается согласно конституции того же принцепса» [83].
В этих правах странным способом сочетается опека над личностью раба (тем самым, он уже не простая вещь), с беспокойством за невредимость основной производительной силы общества (т.к. жестокое обращение наказывается по правилам компенсации вреда за испорченность чужого имущества); и, в конечном итоге, формируется потрясающая в своей правовой универсальности позиция: «для государства выгодно, чтобы никто не злоупотреблял предоставленным ему правом» [83].
Порций Катон в своём труде «О земледелии» изображает обязанности вилика (распоряжающегося римским поместьем), а также свидетельствует о бережном обращении с рабами. Ясно то, что господину нерентабельно, чтобы раб занемог и умер, в этом случае будет необходимо приобретать другого раба, учить его. «Вот обязанности вилика. Он должен завести хороший порядок, соблюдать праздники; чужого в руки не брать; своё охранять тщательно. Он разбирает споры рабов; если кто в чём провинился, он хорошенько наказывает виновного, судя по проступку» [102].
Рабам не может быть скверно: они не могут замерзать и испытывать голод. У вилика они постоянно работают: так ему легко удержать их от плохого и кражи. Если вилик не пожелает, чтобы у рабов было плохое поведение, они себя дурно вести не станут. Если же он будет мириться с таким положением дел, господин не должен оставлять это без наказания. За достижение он благодарит, чтобы и у других было желание вести себя верно. Вилик не должен оставаться без работы; он всегда благоразумен и никуда не идёт обедать. Рабы у него заняты работой; он следит за выполнением того, что пожелал господин. Товарищей господина он считает своими товарищами; слушает того, кем приказано. «Он первым встанет с постели и последним ляжет в постель. Сначала посмотрит, заперта ли усадьба, лежит ли каждый на своем месте и дан ли корм животным…» [110].
Отсутствие прав у рабов в имущественной области давно противоречило нуждам хозяйственной жизни. Несмотря на то, что раб был на одном уровне с орудиями труда, животными и т.п., он разнился с ними своей осмысленной волей и рассудком, которые могли служить интересам господ. В этом свойстве раб играл роль «говорящего орудия» – instrumentum vocale. В соответствии с Варроном, средства земледельческого производства подразделялись на три вида: «На орудие говорящее, полуговорящее и немое; орудие говорящее – это рабы; полуговорящее – это быки; немое – это повозки» [7]. Способность раба производить юридические акты (но только в пользу хозяина) заключалась в правоспособности последнего, т.е. как бы эти поступки делал сам господин. Между тем хозяин не был ответственен за обещания рабов, что, безусловно, перечило основным законам гражданского оборота.
Регулирование имущественного статуса рабов в античности обусловливалось следующей позицией квиритского права: «действия раба могут улучшать, но не ухудшать положение господина». Следственно, всё, что создано или куплено рабом собственными силами, переходит в имущество господина; но если раб причинил кому-то ущерб, нанёс урон, то он ответственности не несёт, т.к. раб – вещь и не может расплачиваться за содеянное, а хозяин – на основании принципа права.
Существуя в качестве объектов прав, рабы, конечно, не владели имуществом. Предметом, находящимся у раба, несмотря на то, каким образом он к нему попал, с позиции права владел господин. Но раб служил объектом права, одарённым осознанной волей и способностью обслуживать интересы хозяина с помощью проявления этой воли. В связи с этим уже в древнейшую эпоху раба именовали «говорящим орудием», а когда экономические интересы требовали расширения правовой сферы отношений господина, то было установлено, что его можно расширить при помощи раба. Раб был вправе совершать имущественные сделки, образовывая с помощью таких сделок права для своего господина. Господин предоставлял иски из такого рода сделок, как если бы он произвёл их самостоятельно. Напротив, обязательства из произведённых рабом сделок для господина не появлялись. Формулируя взгляды слабо развитого гражданского оборота, которому неведомы сложные коммерческие операции и документирующими их двусторонними соглашениями, полагая, что являющиеся для контрагента по соглашению обязанности ухудшают его положение, Гай Юлий Цезарь во II в. заявлял в обоснование этой нормы, что «наше положение может становиться лучше при помощи рабов, но не может становиться хуже» [82].
Тем не менее, с формированием гражданского оборота выясняется, что не всё время положение господина делается «хуже» с появлением для него обязанности из совершённой рабом сделки. Уже давно было определено, что если раб нанесёт кому-либо имущественный вред, похитит, испортит вещь, то господин должен либо восполнить этот вред, либо отдать раба пострадавшему. В том случае, если раб отдан, эта обязанность передавалась новому господина. В этом правиле не представляется возможным увидеть признания личности раба, т.к. аналогичное правило работало и для происшествий нанесения вреда животным. Юристами было признано, что если раб получит свободу, то ответственность за нанесённый им в рабстве ущерб будет лежать на нём самом, если этот ущерб не был раньше восполнен господином. Ясно, что это исключение из всеобщего правила о неправоспособности рабов учреждалось не в пользу рабов, а в пользу рабовладельцев, только к кругу которых относился истец, пострадавший от раба, нарушившего права.
В условиях хозяйственной системы с определяющей ролью разносторонней занятости рабов (в качестве управляющих предприятиями, капитанов торговых кораблей, преподавателей в разных сферах наук и ремёсел, экономов сельскохозяйственных имений), использование данного взгляда сводилось к бессмыслице: коммерческий оборот являлся неясным, т.к. множество сделок не было обеспечено ответственностью. Некоторые рабы, трудящиеся в деревнях на императорских и частных землях, принимали от хозяина часть земли и обрабатывали её, другие совместно с вольноотпущенниками представляли управленческий аппарат имения. Привлечение к управлению бесправных людей было одной из свойственных черт организации хозяйств. Работа по найму у частных лиц рассматривалась свободными людьми, как недостойная их, в том числе, если это была работа надсмотрщика. Следовательно, рабы в отдельных случаях по факту занимали более высокий статус по сравнению со свободными общинниками, что также возможно отразилось на трансформации суждений о правовых отличиях.
Реакцией на этот вопрос послужило формирование претором особых исков, с помощью которых ответственность за поступки рабов ложилась на их господ. Это право, с какой-то стороны, всё же признавало косвенную правоспособность рабов, т.к. соединяло с их поступками установленные правовые результаты. Более обширные хозяйственные и правовые потенциалы вызывали отношения, появлявшиеся на основе пекулия – имущества, вверенного господином рабу для автономного управления, с отдачей хозяину назначенной доли прибыли. Объектом пекулия (от pecus – скот: значение слова даёт возможность делать вывод, что вначале предметом пекулия был скот) являлось движимое и недвижимое имущество и рабы. Пекулий раба – давнее образование, начавшееся до законов XII таблиц. Кроме законов XII таблиц можно сделать вывод, что в конце III в. до н. э. многочисленная группа рабов имела пекулий, а в комедиях Плавта можно встретить первое упоминание о пекулии. С периода XII таблиц до I в. до н. э. пекулий раба находился за пределами ясных правовых форм. Должное правовое оформление (в I в. до н. э. издан преторский эдикт о пекулии) он получил с помощью преторского права. Преторское право избавило экономическую деятельность раба от удерживающих условий и признало свободу его поступков в связи с пекулием. «Пекулий – это то, что господин сам отделил от своего имущества, ведя отдельно счёт своего раба» [87]. Рабы, владевшие пекулием, часто сами имели рабов и являлись самостоятельными людьми. Обеспеченность дала им возможность приобрести свободу. Так как хозяйственная деятельность производилась рабом по собственной инициативе и в личных интересах, а пекулий по праву принадлежал хозяину, то по обязательствам раба он расплачивался в границах пекулия. «… Если что должен сам раб, то под этим именем взыскание обращается на его пекулий, а если отсюда была какая-то польза господину, то взыскание обращается на господина» [87]. Институт пекулия оказывал содействие имущественному и юридическому подъёму более деятельных рабов. Но, по сути, он подтверждал кризис социальной системы, в которую объе-динялись привилегированные рабы [87].
Наиболее значимыми из указанных исков были: иск в величине пекулия (actio de peculio), иск из поступков приказчика (actio institoria), иск из воздействий капитана (actio exercitorio). Гай в своих Институциях привёл их общее изображение: «...если по приказанию отца или господина будет совершено юридическое действие, то претор составляет иск в полной сумме против отца и господина, да это и правильно, так как тот, кто таким образом совершает юридическое действие, скорее полагается на добрую совесть отца или господина, чем сына или раба. На этом же основании претор установил и два других иска: exercitoria и institoria; первый имеет место тогда, когда отец или господин назначил сына или раба капитаном корабля, и когда с ним вступили в сделку относительно предмета, над которым он назначен начальником. Так как, по-видимому, даже этот предмет стал предметом юридического отношения по воле отца или господина, то претор считал справедливым дать (против него) иск на полное удовлетворение... Exercitoria же иск называется потому, что тот, кому принадлежит ежедневный доход от корабля, называется exercitor. Формула же, называемая Institoria, имеет место тогда, когда кто-либо поручает заведывание таверной или каким-нибудь промыслом своему сыну или рабу и когда с ним будет заключён какой-либо договор по поводу того дела, для которого он назначен. Этот иск называется institoria потому, что тот, кто назначается заведующим таверной называется institor; и сама эта формула составляется in solidum, т.е. на целостное удовлетворение» [87].
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37
