В некотором смысле, любовь может быть определена как паттерн эмоций, драй­вов и когнитивных процессов. Любовь включает в себя как чувственный, так и мыслительный компонент, и, кроме того, дополнительно к основным эмоциональным переживаниям, некоторые разновидности любви включают сексуальное влечение, то есть биологический драйв. Весь этот комплекс мы называем любовью, и потому говорим о ее сложности и даже загадочности.

Любовь как паттерн эмоций. Очевидно, что любовь складывается из таких эмоций как интерес — возбуждение и удовольствие — радость. Эти базовые эмоции могут оказаться важнейшими компонентами мотивации, определяющей наше поведение в любви. Кроме того, если рассматривать любовь в контексте межличностных отношений, то, очевидно, что в ней представлены и негативные эмоции.

Несомненно, бывают случаи, когда любовь заставляет человека испытывать печаль. Эта печаль может быть вызвана разочарованием в любимом человеке или разлукой с ним, но главной причиной печали, несомненно, будет любовь. Известно, что в любви можно испытать и злость. Некоторые люди говорят о том, что самые тяжелые огорчения и самый пламенный гнев у них вызывал именно любимый человек. Я хочу подчеркнуть, что интенсивность чувств и взаимоотношений между любящими людьми может стать причиной интенсивных эмоций разного рода.

Разновидности любви. Еще одна причина, заставляющая нас рассматривать любовь как феномен, отличный от феномена эмоций, заключается в том, что невозможно дать одно-единственное, исчерпывающее определение любви. Возможно, это объясняется тем, что существует несколько разновидностей любви, однако меня не покидает ощущение, что все они имеют нечто общее в своей основе, нечто, благода­ря чему каждая из них важна и значима для человека, нечто, что проходит красной нитью через все типы любви — романтическую любовь, любовь между родителем и ребенком, братскую любовь, дружескую привязанность, любовь к родине и родному дому, любовь к животным, любовь к ценностям и идеалам и. наконец любовь к Богу. Кроме упомянутых типов любви, мы будем различать любовь как переживание и любовь как отношение.

Наверное, можно, понаблюдав за любящим человеком и его поступками, достаточно полно и определенно описать его переживания. Чтобы сделать это, мы должны определить тип любви и природу любовного переживания или поступка. Любовь как длительные отношения между двумя людьми, прошедшими через множество испытаний, в любой момент может пробудить в партнерах практически любую эмоцию, вызвать в их сознании любые образы, натолкнуть на любые мысли и фантазии, на какие только способен человек.

Вопрос 6: Христианская любовь

Христианство принесло с собой радикальное переосмысление любви. Отныне она стала пониматься не только как человеческая страсть, но и как державная основа человеческого бытия. Братская любовь — это любовь ко всем людям. Не случайно главный объект человеческой любви в Ветхом Завете — бедняк, чужестранец, вдова и сирота и даже тот, кто является национальным врагом — египтянин и эдомит.

Личность при христианстве несет на себе отпечаток абсолютной благости творца. Она обретает некую самоценность.

Реальный земной человек во всей неповторимости присущих ему физических и психических черт оценивается теперь как непреходящая и неоспоримая ценность. Телесность, которую прославляли древние эллины, в христианском идеале соотносится с духовностью. Любовь отныне воспринимается как святыня. Человеку, захваченному страстью, надлежит взращивать в себе чувства, через которые и раскрывается личностное богатство. Любовное переживание не только уникально. Оно носит всеобъемлющий характер, потому что безграничны объекты этого чувства — Бог, ближний, дальний...

Под влиянием христианских принципов преобразились все стороны жизни людей. Проповедуя пылкую, страстную любовь, христианство отделило ее от секса. Христианство с его неприятием чувственности подчеркивало неправедный, преступный характер многих видов поведения, которые без особых сложностей осуществлялись в античном мире, Оно запретило получать удовольствие от секса, любви и брака как таковых, осудив проституцию, супружескую измену и гомосексуализм. В то же время оно затруднило возможность получения одновременного удовольствия от любви и брака, поскольку, как указывал Апостол Павел в «Послании к Галатам», «плоть желает противного духу, а дух — противного плоти». Обет безбрачия и девственность прославлялись в качестве высочайших идеалов, а мужчин и женщин поощряли к сожительству в духовном браке. Как ни странно, неприятие секса в христианстве привело к противоположному результату, придав любви и сексу такую ценность, какой они никогда прежде не имели.

Разве нам не близки сегодня идеалы универсальной любви? Неужто мы глухи к индивидуальному содержанию эроса? Средние века нередко называют временем развития личности. Однако человек той эпохи находился в потоке самых различных культурных феноменов. Рыцарские возвышенные чувства соседствуют с образами грубой телесности, животной чувственности. Романтические куртуазные переживания нередко сочетаются с культом разнузданных наслаждений. С одной стороны, распространение христианства породило поклонение «вечной девственности». С другой стороны, культура средневековья демонстрирует раблезианские образы «материально-телесного низа», (М.Бахтин).

Плоть в христианстве рассматривается как причина всех человеческих злоключений. Подлинной святостью окружается лишь фигура аскета, великомученика, страстотерпца. Победа над тягой к наслаждениям, половое воздержание становилось смыслом земного бытия. Однако преодолеть веления плоти никому не дано... Об этом, пожалуй, есть у Максимилиана Волошина:

Природа мстила, тело издевалось,

Могучая заклепанная плоть

Искала выходы. В глухом подполье

Монах гноил бунтующую плоть...

Борьба с плотскими чувствами велась по всем направлениям. Даже самые невинные наслаждения объявлялись непозволительными. Но эротическое влечение приобретало при этом иной облик.

В самом деле, если кто-то отказывается от полового акта, то это вовсе не означает, что он отрекается от любви. Ведь в эросе есть духовное начало. В эпоху средневековья возник брак особого типа. Мужчина и женщина жили под одной крышей. Однако не вели половой жизни. Это был так называемый духовный брак. Отшельники, отправляясь в пустыню, брали с собой служанок, но вовсе не для любовных утех. Делались попытки возвысить сексуальную любовь до сферы любви духовной.

Патриархальное общество воспринимало женщину в двух ипостасях — как созидательницу и как разрушительницу. Она была символом двойственной биологической природы, единства любви и смерти. Средневековая религия устранила этот дуализм. Дева Мария превратилась в символ любви и жизни. Но исчезла ли человеческая потребность в персонификации злой силы? Нет, не исчезла... Кроме образов Девы Марии и Прекрасной Дамы в средневековом сознании возникает «черный символ» — ведьма... В противовес злым сатанинским чарам культивируется светлое чувство — амор... (Гуревич П. С.)

Людвиг Фейербах из книги «Сущность христианства»

Святой дух обязан своим личным су­ществованием только одному имени, од­ному слову. Даже древние отцы церк­ви, как известно, отождествляли св. дух с сыном. Позднейшие догматические олицетворения его тоже недостаточно обоснованны. Он есть любовь бога к са­мому себе и людям и в то же время лю­бовь человека к богу и к человеку. Сле­довательно, он есть тождество бога и человека, поскольку оно объективиру­ется в религии как особенная сущность для человека. Но для нас это единство заключается уже в отце и еще в боль­шей степени в сыне. Поэтому нам не придется делать св. дух особым пред­метом нашего анализа. Еще одно за­мечание. Поскольку св. дух представ­ляет субъективную сторону, постольку он является представителем религиоз­ной души перед ней самой, представи­телем религиозного аффекта, религиоз­ного воодушевления, или олицетворе­нием, объективированием религии в религии. Поэтому св. дух есть воз­дыхающее творение, томление твари по богу.

В действительности есть только два лица, ибо третье, как уже сказано, пред­ставляет собой только любовь. Это объясняется тем, что любовь в строгом смысле довольствуется двумя. Два — это принцип и вместе с тем замена мно­жества. Предположение многих лиц уменьшило бы силу любви; она раздро­билась бы. Но любовь и сердце тожде­ственны, сердце не есть особая способ­ность — сердце есть человек, поскольку он любит. Поэтому второе лицо есть са­моутверждение человеческого сердца как принципа двойственности, общест­венной жизни; сын есть теплота, отец есть свет, хотя свет является главным образом предикатом сына, ибо в сыне божество впервые становится ясным, отчетливым и понятным человеку. Од­нако вне зависимости от этого, так как отец представляет собой бога как бога, представляет собой холодную сущ­ность разума, то мы можем приписать отцу свет как неземную сущность, а сыну — теплоту как земную сущность. Бог-сын впервые согревает человека; здесь бог из предмета созерцания, без­различного чувства света становится предметом чувства, аффекта, вооду­шевления, восторга; но только потому, что сам сын есть не что иное, как горя­чая любовь, воодушевление. Бог, как сын, есть первоначальное воплощение, первоначальное самоотрицание бога, отрицание бога в боге, ибо сын есть ко­нечное существо, так как он существует от другого, а отец существует сам собой. Таким образом, второе ли­цо исключает существенное опреде­ление божества как бытия от себя са­мого. Но бог-отец сам рождает сына, следовательно, он добровольно отрека­ется от своей суровой, исключительной божественности; он умаляет, унижает себя, полагает себе начало конечности, бытия, обусловленного причиной; он становится в сыне человеком, и преж­де всего не по образу, а по существу. Через это впервые бог, только в качест­ве сына, делается объектом человека, объектом чувства, сердца.

Сердце трогает только то, что выте­кает из сердца. Из свойств субъектив­ных впечатлений можно безошибочно заключить о свойстве объекта. Чистый, свободный рассудок отрицает сына, а рассудок, озаряемый сердцем, опреде­ляемый чувством, не отрицает его; на­против, находит в сыне глубину божест­ва, ибо находит в нем чувство, чувство темное само по себе и потому явля­ющееся человеку некоторой тайной. Сын действует на сердце, потому что истинным отцом сына божия является человеческое сердце; и сам сын есть не что иное, как божественное сердце, то есть объективированное в качестве божественной сущности человеческое сердце.

Конечное, чувственное существо не может поклоняться такому богу, кото­рому чужды сущность ограниченности, начало чувственности, чувство зависи­мости. Религиозный человек не может любить бога, не заключающего в себе сущности любви; и человек, вообще ко­нечное существо, не может быть объек­том бога, не заключающего в себе на­чала ограничения. Такому богу недо­стает смысла, разумения, участия к ко­нечному. Как может бог быть отцом людей и любить их, как любят другие, подчиненные ему существа, если он не вмещает в себе самом подчиненного ему существа — сына и не знает по собственному опыту, по отношению к самому себе, что такое любовь. Так, одинокий человек принимает гораздо меньше участия в семейных горестях другого лица, чем тот, кто сам живет семейной жизнью. Поэтому бог-отец любит людей в сыне и ради сына. Лю­бовь его к людям есть производная лю­бовь от любви его к сыну.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20