Он основал эмпирический брэнд философии, известной как «сиднейский реализм». Его продвижение по службе «свободной мысли» по всем предметам, включая политику и этику, было спорно и принесло ему постоянный конфликт с величественным сенатом университета. По его мнению, приемлемая философия должна иметь существенный «размах», быть критичной и способной к формовке идей в каждом аспекте интеллекта и общества. Этот настрой способствовал обучению поколения влиятельных мыслителей и активистов в особом духе и на специфических принципах - «андерсонианство», некоторые из них помогли выдвинуть Сидней на первый план международной «сексуальной революции» 1960-ых годов. Ссылки на Андерсона и здесь уместны, ибо он говорил, что «свобода в любви - условие других свобод», поскольку философ критикует подчинение сексуального удовольствия воспроизводству.
Курсы лекций, которые читал Андерсон, всегда включали какое-то серьезное разоблачение и критический анализ. В этом он напоминал «мастеров подозрения» («masters of suspicion»): Маркса, Фрейда и Ницше. Интересен и факт сравнения Андерсона с Гераклитом, который достиг подлинного видения вещи. Фрагмент Гераклита как бы подытоживает вкратце метафизику Андерсона: «Этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий». Эти «меры» были истолкованы Андерсоном как «методы работы» вещей, их имманентные законы.
Для многих социальные взгляды Андерсона представляют наибольший интерес. Для Армстронга это была метафизика. Позиция, что нет ничего более существующего, чем пространственно временная система, вряд ли необычная точка зрения. Для иррелигиозной личности это не более, чем здравый смысл. Тем не менее, Андерсон, будучи философом, необходимо стоит перед двумя путями: не только отвергать всякого рода божество, но и объективные сущности, постулированные многими философами со времени Платона вплоть до сегодняшнего дня. Кроме того, как мыслитель, поддерживающий традиционную философию, Андерсон не собирается покидать пространство-время, но хотел бы высказать особое мнение о ее наиболее абстрактной структуре.
Он утверждал, что реальность имеет пропозициональную структуру. Под этим он не имел в виду ничего идеального и ничего лингвистического. Возможно, его идею лучше бы поняли сегодня, сказав, что для него мир - это мир фактов, скорее, чем мир вещей. Здесь он в чем-то согласен с логическим атомизмом Рассела и Трактата Витгенштейна. Он отверг атомизм в пользу доктрины бесконечной сложности вещей, и он никогда не понимал «позднего» Виттгенштейна, язвительно высказываясь относительно «лингвистического поворота». Сходства между его онтологическими взглядами и доктринами Трактата были указаны Дугласом Гаскингом в статье, опубликованной в 1949 г. «Состояние дел» Армстронга, по его словам, прямо происходят от пропозиционального взгляда Андерсона на реальность.
Андерсон никогда не признавал новую логику Рассела, но искал возможности, чтобы показать, что все предложения подпадают под аристотелевские «четыре формы» субъектно-предикатных пропозиций. Это вело к неприятности с отношениями, чью реальность Андерсон больше всего поддерживал, но они должны были тайком вводить в четыре формы, как родственных свойств. Подобная позиция была основой разработки им своеобразной теории категорий, развивающей Самуэля Александера, который отстаивал реалистическую трактовку пространства, времени и категорий бытия, толкающих его на антисубъективистскую трансформацию Канта. На Андерсона повлияли Гиффордовские лекции Александера, которые он слышал, но порождающее, не трансцендентное божество Александера он отверг, восприняв его идею категорий. Суждение (логическая природа вещей) очень важно в метафизике Андерсона, и он думал, что рассмотрение различных особенностей суждения могло показать то, какие категории мы должны принять Идея Александера, которую воспринял Андерсон, представляла пространство, время и категории не как формы опыта, но как формы бытия. Это было реалистическое описание этих объектов и разъяснение, как они вместе оставались целым, что давало одну реалистическую метафизику, реалистическую онтологию, реалистическую теорию общей природы бытия.
Его собственная система насчитывала тринадцать категорий, которые включают тождественность, различие, существование, качество, отношение, число, количество, интенсивность и каузальность - все связанные с формой пропозиции. Продиктованные лекции Андерсона по Александеру существуют, но никогда не были опубликованы при его жизни. По всей видимости они получат больше внимания сейчас, поскольку идея эмпирической метафизики вернулась на философскую повестку дня и снова становится интересной для исследователей. В значительной степени все особенности его творческой мысли того времени были представлены в этих лекциях.
Особенностями реализма Андерсона была отчетливая эмоциональная аргументативность и критика, что было отлично от стилей философии, доминировавших в Оксфорде и Кембридже в 1920 - 1950-ых гг. и враждебных большей частью к систематической, конструктивной метафизике. Поэтому, не случайно, как сам Андерсон, так и круг его учеников, термин «критика» использовали в качестве мантры.
Кроме того, система обеспечивала всесторонний инструмент для разрушения обычной мудрости дня - религиозной, политической, моральной. Дополнительную остроту обеспечивал специальный словарь, который часто использовал знакомый философский жаргон в незнакомом смысле. Было важно быть «эмпириком», но не верить в «чувственные данные» или идеи; «дуалистические» ошибки изобиловали вне философии сознания и были совершены при рассуждении о вере. Часто участники обсуждений редко понимали термины споров. По отношению к Андерсону отмечалась своего рода религиозная, даже сектантская авторитарность его присутствия, его кампаний и многих из его последователей, ведущей к комбинации освобождения и порабощения, производимое его влиянием. Как писал поэт Джеймс Макаулей (James McAuley): «Андесон имел ответ на каждый мыслимый вопрос. Это было «Нет».
Дэвид Стоув, который впитал влияние Андерсона, но отклонил андерсонианизм и развивал его собственную независимую, высоко полемическую философскую позицию, однажды отметил: «полномочия отказа Андерсона от мысли были просто безграничными, а его теория была «крайне алогической». Его убеждение в правоте своей позиции сказывалось и на достижениях современной математической логики, которую Андерсон, отбрасывал с презрением. Его логика была основана на традиционной силлогистической, изобретательно приспособленной, чтобы иметь дело с очевидными ее дефицитами, и имела почти мистически метафизическую твердость относительно их. Суждения, с которыми она имела дело, не были идеи или лингвистические наработки, или математические формулы, а непосредственно реальные государственные дела. Предполагающий иное должен был совершить кардинальный грех против строгого реализма Андерсона, предлагая посредников между мыслителями и фактами, которые они рассматривали. Для Андерсона те вопросы, которые существенны для многих современных философов относительно роли концептуальных схем в понимании действительности, не были проблемами. Вещи, ситуации, процессы существовали в пространстве-времени, и обсуждение должно проявить внимание к определению истины таких вопросов.
Андерсон не выражал беспокойства относительно его мирского успеха или академического продвижения, и осуждал несомненные факты защиты прав потребителей и приверженности прогрессу. Он написал весьма много, но издал мало в главных международных журналах, и некоторые из его наиболее важных работ были опубликованы в малоизвестных журналах. Международная репутация Андерсона среди профессиональных философов небольшая, потому что он издавался почти исключительно в австралийских журналах. Ранее он показал, что философские источники позиции Андерсона лежат в ранних реалистических концепциях У.Джеймса, У.Т. Марвина, Р.Б. Перри, и что наиболее важно, С. Александера.
Андерсон вдохновлялся древними греками, особенно Гераклитом, и восхищался объективным отношением досократиков, которое он противопоставлял антропоцентрическим, субъективным беспокойствам пост - картезианской философии. Гегель уважался за возможности его мысли. Дж.Мур, Рассел и Александер были достаточно критически адаптированы. Среди тех, кто так или иначе повлиял на его мысль, кроме названных, были Сорель, Хилари Беллок и Джеймс Бурнхэм. Он осудил Оксфордский реализм Вилсона (Cook Wilson), потому что философия - всегда скептическая, критическая, но никогда не может претендовать на моральное руководство.
Как профессор кафедры Challis философии Сиднейского университета, Андерсон был непримиримым борцом за принципы академической свободы от авторитарного вмешательства. «Моя оппозиция идеализму в философии, - писал он, - тесно связана с моей оппозицией капитализму». Андерсон порицался Сенатом Сиднейского университета в 1931 после критики роли военных памятных дат в освящении войны. В 1943 он порицался Парламентом Нового Южного Уэльса после его утверждения, что религия не должна иметь никакого места в школах. Он основал и был президентом Сиднейского университетского Общества свободной мысли (Freethought Society), которое работало с 1931 до 1951 гг.
Сенат университета, признавая, что он не может уволить профессора Challis, стремился уменьшить влияние Андерсона, создав новую кафедру «Моральной и политической философии», на которую был назначен Алан Стоут. Но эта тактика дала осечку, когда Стоут <http://en.wikipedia.org/w/index.php?title=Alan_Ker_Stout&action=edit> немедленно признал гений Андерсона и стал одним из его самых устойчивых поклонников. Результат состоял в том, что Сидней получил второго престижного и представительного философа.
Андерсон был человеком, который устанавливал повестку дня, и устанавливал тон интеллектуального обсуждения философских проблем в Сиднее. Андерсон, как и Делез, редкие среди философов, у которых их работа, кажется, немедленно полезной, чтобы думать о времени и пространстве каждодневной жизни. Оба были общественными деятелями, а их исследования использовались специалистами во многих областях гуманитарного знания. Возможно, это связано с тем, что и Андерсон, и Делез формовали понятия из потока времени, а не из идеальной сетки пространства категорий. Вот почему интерес Андерсона к Марксу и Фрейду не был полностью необычен для того времени; то, что он сделал с их работами, было несвоевременно. Андерсон видел в обоих авторах позитивный процесс прорыва новаторских концепций в объединенный и рациональный порядок общества и разума. Не устраивало же его в обеих доктринах, как и другое поколение западной мысли, новые фантазии, которыми они способствовали социальному или психическому лечению конфликта - на баррикадах или на кушетке. В этом он служит любопытным прототипом радикального перечитывания Маркса и Фрейда, которое Делез предпринял после неудачи Парижского восстания мая 1968. Делез и Андерсон оба отводят специфические роли эстетике в сохранении канала, открытого для разнообразия вещей и событий. Андерсон был сторонником работ Джеймса Джойса, в то время, когда Улисс был фактически запрещен в Австралии. В его известном эссе 1941 г. Андерсон утверждает, что есть «интересная параллель между литературной и политической цензурой». По словам Андерсона, «цензура «изготавливает очевидность» социальной солидарности».
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6
