Все встречавшиеся тогда с Владимиром Ильичем отмечали его болезненный вид и оптимизм. Однако это был человек, к которому «смерть уже беспощадно простирала свои костлявые руки».
Когда после первого инсульта Ленин вернулся к делам, он был явно встревожен тем, что Сталин исподволь уже укрепил и власть, и авторитет своего поста, да и свое собственное поло-жение; он впервые оказался ведущей фигурой в партии. Ле-нину не понравилась ни первое, ни второе. В то время он был сильно озабочен ростом бюрократической тенденции в госу-дарстве и в партии; он стал испытывать сильное недоверие к Сталину.
В конце ноября врачи предписали неделю абсолютного по-коя, но только 7 декабря Ильич уезжает в Горки. Перед отъез-дом просит секретаря сохранить в кабинете книгу Энгельса «Политическое завещание». Вернулся 12 декабря. Сразу же встреча с Дзержинским. Двухчасовой разговор со Сталиным. Вско-ре--два приступа болезни. Врачи требуют немедленного отъ-езда в Горки. Категорический отказ. С огромным трудом уда-лось уговорить Владимира Ильича нигде не выступать и совер-шенно отказаться от работы. Состояние ухудшается. Не помо-гают ни компрессы, ни лед. Страшные головные боли. Особенно после бессонных ночей. Надо уезжать. Он ждет--18 декабря Пленум ЦК, где должен решиться один из коренных вопросов -- о монополии внешней торговли. Конечно, будет борьба. Боль-шинство ЦК--против монополии. Безоговорочно за нее Ленин, Троцкий, Красин. И вот, наконец-то,--решение Пленума под-тверждает незыблемость монополии внешней торговли. На Пле-нуме на Сталина возлагается ответственность за соблюдение режима, установленного для Ленина врачами.
21 декабря Надежда Константиновна записывает под дик-товку небольшое, всего в 8 строк, письмо Ленина Троцкому. Выражая удовлетворение решением Пленума, Владимир Ильич предлагал не останавливаться и продолжать наступление, по-ставив вопрос о монополии на XII съезде партии. Узнав о пись-ме, взбешенный Сталин вызвал Крупскую к телефону и, грубо обругав ее, угрожал передать «дело» в Центральную Контроль-ную Комиссию (ЦКК). Надежда Константиновна ответила, что знает лучше всякого врача, о чем можно и о чем нельзя гово-рить с Ильичем. Она сама знает, что волнует, а что нет. Во всяком случае, лучше Сталина. Сталин бросил трубку. Долуцкий И.И. Материалы по изучению истории СССР 1921-1941 гг. М.: 1989 с. 25
Надежда Константиновна тогда ничего не сказала Ильичу-- в ночь с 22 на 23 последовал второй удар. Паралич. Понимая реальность угрозы смерти, Владимир Ильич просит врачей раз-решить ему продиктовать в течение 5 минут письмо к съезду. Он начинает последнее сражение--диктует свое завещание партии.
Он начал с опасности раскола между "двумя классами" - рабочими и трудовым крестьянством, на чей союз опиралась деятельность партии. Но эту опасность он видел в отдаленном будущем. В "ближайшем будущем" он предвидел угрозу раскола между членами Центрального Ко-митета; большую опасность такого раскола он видел в отноше-ниях, которые служились между Сталиным и Троцким. Ста-лин, по его словам, "сосредоточил в своих руках необъятную власть"; Ленин не был уверен, сумеет ли Сталин "всегда до-статочно осторожно пользоваться этой властью". Троцкий, который был "самый способный человек в нынешнем ЦК", проявлял "чрезмерную самоуверенность и чрезмерное увле-чение чисто административной стороной дела". Другие веду-щие фигуры в Центральном Комитете также не избежали кри-тики. Зиновьеву и Каменеву он припомнил их сомнения в решающий момент октября 1917 года, что, конечно, не явля-лось случайность, но этот эпизод "также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому". "Бу-харин не только крупнейший, ценнейший теоретик партии", но "он никогда не понимал вполне диалектики", и его взгля-ды "с очень большим сомнением могут быть отнесены к впол-не марксистским"". Это было явно неожиданное суждение о человеке, чьи книги "Азбука коммунизма", написанная в соавторстве с Преображенским, и "Теория исторического материализма" были в то время широко известными партийны-ми учебниками. Но каким бы ни было суждение Ленина о недостатках коллег, единственное, что он смог рекомендо-вать в своем "завещании", - это расширить состав Централь-ного Комитета до 50, до 100 человек; но это вряд ли помогло бы делу.
Осенью 1922 года внимание Ленина привлекли события в Грузии, где включение Грузинской республики в состав СССР вызвало сильнейшее сопротивление со стороны ЦК Грузии. В сентябре в Грузии побывала комиссия, возглав-ляемая Дзержинским; она вернулась в Москву, привезя с собой двух заупрямившихся руководителей. В этот мо-мент через голову Сталина, который занимался этим во-просом, вмешался Ленин; он полагал, что добился компро-мисса. Но он не следил за ходом событий, и отношения с грузинами вновь осложнились. Теперь в Тифлис отправил-ся Орджоникидзе; после яростной борьбы он удалил мя-тежных руководителей и заставил ЦК Грузии принять пред-ложения Сталина. Через несколько дней после того, как было продиктовано "Письмо к съезду", Ленин, непонятно по каким мотивам, вернулся к грузинскому вопросу. Он продиктовал меморандум, в котором признавался, что "силь-но виноват перед рабочими России" в том, что не смог эффек-тивно вмешаться в ход событий на более раннем их этапе. Он осудил недавние события как пример "великорусского шовинизма", упомянул "торопливость и администраторское увлечение Сталина" и подверг его, Дзержинского и Орджо-никидзе жесточайшей критике. Затем 4 января 1923г. опять прорвалось его недоверие к Сталину, и он добавил к своему "завещанию" постскриптум. Сталин, утверждал Ленин, "слишком груб". Поэтому Ленин предлагал "товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и на-значить на это место другого человека, который во всех отношениях отличается от тов. Сталина только одним пере-весом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д." Поясняя причину этой своей рекомендации, он вновь упомянул об угрозе раскола и "о взаимоотношениях Ста-лина и Троцкого". Карр Э. Русская революция от Ленина до Сталина. М.: Интер-версо, 1990 с. 38
Комната Ленина в кремлевской квартире Ульяновых была самая маленькая, похожа на пе-нал, да к тому же еще и проходная. Она ста-ла похожа на лазарет. Запах лекарств, полумрак, который всег-да был так ненавистен Ильичу. Неподвижность. Врачи отказа-лись дать разрешение на дальнейшие диктовки. Тогда Влади-мир Ильич поставил ультиматум: или ему разрешат диктовать его «дневник», или он совсем отказывается лечиться. Медицин-ский вопрос превратился в политический.
После совещания с врачами Сталин, Каменев и Бухарин принимают решение: «I. Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5--10 минут, но это не должно но-сить характера переписки и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются. 2. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений». ПСС, т. 45, с. 710
Читаешь и не перестаешь удивляться: чего же здесь боль-ше--педантизма нечутких людей, стремления сберечь любимого вождя или какого-то тайного политического расчета?
Установленный режим напоминает Ильичу тюрьму. «Если бы я был на свободе» -- постоянный рефрен его разговоров с де-журными секретарями. «Владимир Ильич переносил свою бо-лезнь бодро, как раньше он переносил тюрьму»,-- пишет Надеж-да Константиновна Карр Э. Русская революция от Ленина до Сталина. М.: Интер-версо, 1990 с. 38. Но и в этих условиях Ленин не сдавался. Его изолируют от материалов по грузинскому инциденту. Он за-являет, что будет бороться за них, и получает материалы. Стали-на волнует, откуда Ленин в курсе текущих дел, не говорят ли ему чего-либо лишнего? Откуда ему известны некоторые обстоя-тельства? А о н жадно ищет вестей с воли.
Секретарь--Фотиева записывает один из разговоров:
ДОКУМЕНТ: «Спрашивал, был ли этот вопрос на Полит-бюро. Я ответила, что не имею права об этом говорить. Спро-сил: «Вам запрещено говорить именно и специально об этом?» «Нет, вообще, я не имею права говорить о текущих делах». «Зна-чит, это текущее дело?» Я поняла, что сделала оплошность. По-вторила, что не имею права говорить». Долуцкий И.И. Материалы по изучению истории СССР 1921-1941 гг. М.: 1989 с. 27
Профессор Ферстер позднее писал, что «болезнь Ленина бы-ла обусловлена в первую очередь внутренними причинами, она развивалась по внутренним закономерностям, независимо от внешних факторов... Дальнейшим полным устранением от вся-кой деятельности нельзя было бы задержать ход его болезни. Работа для Владимира Ильича была жизнью, бездеятельность означала смерть». там же
В установленном режиме настолько чувствовалась железная рука генерального секретаря, что Владимир Ильич с горечью спрашивал Ферстера, кто же кому дает указания--врачи ЦК или ЦК врачам? И тем не менее Ленин продолжает диктовать. Часто затрудняется речью, вид усталый, забывает мысли и сло-ва. На голове компресс. Многие из последних работ несут на себе следы болезни, но никто не может запретить ему думать и бороться. Нарушая режим, доводит время диктовок до полу-часа, «Ничего другого у меня нет», -- говорил он сестре. там же с. 28
Владимир Ильич предупредил секретарей, что ряд диктовок носит секретный характер. Подчеркивал это не один раз. По-требовал все, что он диктует, хранить в особом месте под осо-бой ответственностью. Все статьи и документы переписывали в пяти экземплярах. Один из них оставался у Ленина, три пере-давались Крупской, пятый--в секретариат. Статьи, предназна-ченные для опубликования в «Правде», передавались в ре-дакцию.
Воля Ленина, однако, тогда же нарушалась. Значительная часть секретных писем, где давались характеристики вождей» партии, стала известна через Фотиеву Сталину и другим членам Политбюро. Об этом грубейшем нарушении Ленину не сообщи-ли. Он был уверен, что Завещание будет храниться в тайне до-съезда партии.
С ленинскими статьями поступали не лучшим образом. Статья «О придании законодательных функций Госплану» впер-вые увидела свет... в 1956 г. Из статьи «Как нам реорганизовать Рабкрин» были выброшены слова о том, что «ничей авторитет, ни генсека, ни какого-либо другого из членов ЦК» не должен мешать работе ЦКК. Более того, в ЦК обсуждался вопрос о том, чтобы специально для Ленина напечатать один экземпляр «Правды» со статьей. Но Ильич узнал об этом и настоял на своем. Тогда Политбюро направило в местные парторганизации письмо, в котором указывалось, что Ленину из-за болезни нель-зя читать газеты, что он не принимает участия в заседаниях Политбюро, не имеет информации. Однако, ввиду невыносимости для него умственной бездеятельности, врачи сочли возможным разрешить ему вести дневник, куда он записывает свои мысли. Подписали письмо Андреев, Бухарин, Дзержинский, Калинин, Каменев, Куйбышев, Молотов, Рыков, Сталин, Томский, Троцкий. Капустин М. Конец утопии М.: Новости, 1990 с. 52
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6
