Решению этимологической (или, если угодно, просто семантико-мотивационной) задачи, задаваемой словом детинец "внутренняя кре-пость, кремль", может способствовать внимательный взгляд на иные смыслы, которые передаются этой и близкими к ней формами.
У восточнославянских слов с корнем дет- (детёнок, детёныш, детыш, детуш, детка и др.) отмечаются значения "не-большой сруб или ящик на дне колодца (для предохранения от засы-пания водяной жилы землею или наполненный углем с песком для очистки воды)"; "(центральная) часть плетеной ловушки для рыбы в виде забора из жердочек"; "деталь рыболовного снаряда, вставляемая внутрь"; "внутренняя конусообразная часть рыболовной верши" и под. (Словарь древнерусского языка. Л., 1965)
Весьма примечательным следует счесть то обстоятельство, что значения тождественные, подобные или построенные на той же общей идее, отмечаются у некоторых словообразовательных продолже-ний корня *та1(ег)-: материк "сруб дома"; матёрье "внутренность храма или вообще какого-либо большого здания"; матица, матка "несущая балка (кровли и пола)", "киль судна", "матня; центральная часть невода", "рыболовный снаряд; верша", "конусообразная плетенка рыболовного снаряда морды" и проч., а да-лее русское слово на территории Удмуртии матер и к "часть пруда, где протекают воды питающей его реки или подземного источника", "русло", "стержень, фарватер реки", "кряж", "густой, дремучий лес; крупнолесье [то есть "срединная, основная часть леса"]" (словарь).
Сказанное дает основание для предположения о том, что в слове де-тинец нужно усматривать аналог слову матка, матица "база, основа, осевая, центральная или главная часть; основание, причина, корень, ис-точник множеством частных реализаций этой общей и широкой се-мантики, включая анатомические ("внутренний орган женского тела, в котором развивается плод"): внутреннюю крепость или кремль должно рассматривать как корень, центр, метрополию в противоположность периферии - внешней крепости {острогу) и, далее, некрепостной застройке {посадам).
Итак, первоначально древнерусское детиньц, восходя к праславянскому "(анатом.) матка" (иначе говоря, "детское место"), представляет со-бою метафору, которая, отталкиваясь от широкой идеи "основы, ба-зы, ц е н т р а, истока, н а ч а л", сводит ее к градостроительному и градооборонительному понятию "внутренняя крепость, кремль (как пространственный центр и историческое начало города)".
В изменениях значений славянизмов отражаются многие идеи и образы, свойственные христианской фило-софской литературе. Так, представление о ничтожности, смертности материального и величии, бессмертии ду-ховного отразилось в истории слова прахъ, заимствован-ного из старославянского языка. Первоначально старо-славянское прахъ, как и русское порохъ, означало любое сыпучее вещество (пыль, пепел и т. п.). Однако для церковно-книжных памятников было типично употребление слова прахъ по отношению к останкам человека, напри-мер: «приникахомъ бо и къ гробу всегда... что убо тамо видьхомъ бра(т)е... не попелъ [т.е. пепел] ли и прах» («Огласительные поучения Феодора Студита»). Иные употребления слова (в значениях «пыль», «порошок») постепенно уступают место этому наиболее типичному употреблению (ср. «мир его праху» и т. п.). Русское по-рохъ употреблялось в иных жанрах (его фиксации в церковно-книжных памятниках единичны), называя чаще все-го пыль, а также порошок (обычно лекарственный). С XVII в. в деловой письменности это слово стало упот-ребляться преимущественно для называния сыпучей взрывчатой смеси, передав свои первичные значения другим словам (пыль, порошок).
И слово предать, и слово прах получили свои новые значения сходным путем -- путем так называемого се-мантического «заражения» (французское). Этот образный термин введен французским ученым М. Бреалем (84, стр. 206). Явление семантического «зара-жения» состоит в том, что постоянное, типизированное употребление слова для изображения одной и той же си-туации, в одном и том же словесном окружении (контек-сте) приводит к тому, что другие, более редкие употреб-ления становятся невозможными. Слово получает в язы-ке то значение, которое оно раньше выражало совместно с другими словами контекста. Оно получает значение этого контекста, «заражается» значением от контекста.
Путем семантического «заражения» изменяли свои значения многие славянизмы. Это очень важный процесс в истории литературного языка. Мы рассмотрим его под-робнее на примерах еще трех славянизмов. Речь пойдет о глаголах с приставкой про-: превзойти, превознести и преставиться.
В истории этих слов очень много общего. Все они первоначально означали перемещение в пространстве:
превъзити -- «высоко взойти», превъзнести -- «высоко вознести», преставитися -- «переместиться».
Глагол превъзити употреблялся обычно для передачи древнегреческого глагола бяерронусо -- «I) переходить, переступать, пересекать; 2) превосходить, превышать». Прямое (первое) значение этого греческого слова слага-лось из значений его частей: приставка пер- соответст-вует старославянской приставке пре-, а глагол оз-начает «шагать, ходить, восходить, подниматься». На основе прямого возникло переносное значение грече-ского глагола «перегнать кого-либо в чем-либо, превзой-ти». Славянский глагол превъзити (превъсходити) соот-ветствует как структуре греческого глагола, так и его значениям: в старославянских памятниках и в церковно-книжных памятниках, возникших на Руси, он употреб-лялся в двух значениях: «I) перейти, переходить, 2) пре-взойти, превосходить». Употребления в прямом значении были чрезвычайно редки: в большом количестве памят-ников можно найти лишь два-три случая такого упот-ребления; например, «Не можеть о(т)нудь пр-Ьвъзити на вышьнее ноо]» («Ефремовская кормчая», XII в.). Сравните употребление этого гла-гола в Псалтыри (Не. 37, 5), часто цитируемой древнерус-скими авторами: «моихъ грЬховъ множьство превзидоша главу мою [моих грехов множество превысило голову мою]» («Ярославский сборник», XIII в.). Абсолютно преобладало употребление глагола превъзити для обо-значения превосходства в чем-либо, например: «превзити вс-ь(х) добродЪтелию [превзойти всех добродетелью]» («Киево-Печерский патерик»); «злоба ихъ превзиде содому и гомору» («Палея», список 1406 г.).
Глагол превознести (превозносить) употреблялся для перевода греческого глагола-- «высоко воз-носить». В буквальном смысле -- «высоко поднять» -- он употреблялся крайне редко, например: «СЬдъ же убо царь на престол высоць же и превъзнесенъ [Сел царь на престоле высоком и высоко вознесен-ном]» («Житие Варлаама и Иоасафа»). Обычным было переносное употребление глагола -- «высоко вознести на словах, в мыслях; восхвалить», например: «Възвелича тя сама цесарица мати господня и превъзнесе [Возвели-чила тебя сама царица мать божья и восхвалила (превоз-несла)]» («Киево-Печерский патерик»). Впоследствии наиболее частое применение слова превратилось в его единственное значение.
Глагол преставитися, образованный от глагола преставити присоединением возвратного местоимения ся-- «себя», означал первоначально «переместиться с одного места на другое, переставить себя». Однако чаще всего глагол преставитися употреблялся для обо-значения лишь одного перемещения -- «из этого мира в мир иной». В памятниках он постоянно использовался в таких сочетаниях: преставитися -- отъ свъта, отъ жития, к богу, въ вЬчъную жизнь, в бесконечную жизнь, на истинъныи животъ («на истинную жизнь»), отъ временъныхъ на въчныя (т.е. «от временного к вечному»), к животу бесстрастъя («к жизни без страданий») и т. п.
Лишь в очень редких случаях глагол называл какие-либо иные перемещения.
Такие употребления отмечены в наиболее древних памятниках; так, в «Изборнике 1076 г.» читаем: «Аш(т)е бо съ мудрыими члвкы бес-ьдующе скоро въ обрызы [описка вместо въ образы} ихъ прЪставимъся [Если будем беседовать с мудрыми людьми, то скоро станем на них похожими (буквально перейдем, «пере-ставим себя» в их образы)]». Однако типизированное
применение слова -- обозначение смерти -- посте-пенно стало единственно возможным: глагол стал обозначать не «переместиться», а «умереть». Глагол преставити, от которого образован преставитися, также мог употребляться для обозначения смерти, например: «Нъ ба дЬля не повъдаи никому же о мне дондъже о(т) земьля оъ проставить мя [Но бога ради не поведай никому обо мне до тех пор, пока бог не удалит меня с земли (буквально «пока Бог от земли не переставит меня»)]» («Пролог», 1383 г.). Однако такие употребления глагола преставити были чрезвычайно редки. Этим и следует объяснить тот факт, что глагол преставити не получил значения «умертвить»; он мог, как и русский переставити, обозначать любое перемещение.
Итак, развитие значений глаголов превзойти, превоз-нести и преставиться протекало следующим образом: в первичном, прямом значении глаголы применялись ред-ко, типичным было употребление глаголов во вторичных значениях. Это наиболее частое использование в контек-сте стало единственным значением глаголов.
Как видим, во всех рассмотренных случаях типиза-ция употреблений славянизмов вызывала сдвиги в их значениях. А сама типизация вызвана причиной, нахо-дящейся вне языка,-- развитием церковно-книжных жанров с их специфическими особенностями употреб-ления слов.
Перечисленные явления (стандартизация, типизация употребления, ограничение сочетаемости, «заражение» от контекста) -- главные, но не единственные причины изменения значений славянизмов.
Некоторые славянизмы получили новые значения только под влиянием тех греческих слов, для перевода которых они обычно применялись. Таково, например, слово гражданинъ. Чем объяснить развитие у этого сло-ва значения «подданный государства, член общества»? Ведь оно образовано от слова градъ («город») и должно было бы, подобно русскому слову горожанинъ, обозна-чать жителя города. Дело в том, что в памятниках старо-славянского и церковнославянского языков слово граж-данинъ постоянно употреблялось для перевода древне-греческого слова, которое обозначало как жите-ля города, так и подданного государства. Это слово было образовано от греческого -- «город-государство». Как известно, древнегреческие города («полисы») пред-ставляли собой государственные объединения. Поэтому горожанин, член городской общины, был одновременно и гражданином, т.е. подданным определенного государ-ства. Славянизм гражданинъ заимствовал (или, как при-нято говорить, калькировал) значение греческого. Долгое время слово гражданинъ употреблялось в двух значениях: 1) «житель города», например: «Володимеръ же обьстоя [т.е. осаждал] градъ. изнемогаху въ градъ людье. и (реч) Володимеръ къ гражаномъ...» («По-весть временных лет»); 2) «житель, подданный государ-ства», например: «и шедъ прилъпися единому гражанину страны тоя» («Златая цепь», сборник сочинений отцов церкви, список XIV в., это цитата из Евангелия, Лук. 15, 15; однако во многих списках Евангелия в этом месте употребляется слово житель). Но «встретившись» в русском языке со словом горожанинъ, имевшим только одно значение -- «житель города», славянизм гражданинъ постепенно закрепился только в том значении, ко-торое его отличало от русского слова. Почему же горо-жанинъ не получило значения «подданный государст-ва»? Ответ очень прост: оно не могло калькировать зна-чение греческого так как вообще не употребля-лось в памятниках, переведенных с греческого языка:
Страницы: 1, 2, 3, 4
