По статье Г.Марченко “От кризиса к стабилизации. Дальнейшая судьба реформ в России”.
Преобразования, происходящие в России на протяжении последних четырех лет, дают уникальный материал для исследования и обобщения процессов реформирования тоталитарного общества. В каком направлении, каким образом и как скоро можно реформировать это общество, где лишь ничтожная часть людей имеет ясное представление о возможной альтернативе? На какую социально-экономическую модель и в какой мере можно ориентироваться России? Какими методами осуществлять реформы? Как, наконец, выйти из состояния перманентного реформирования и начать нормальную жизнь?
В каждой стране складывается определенная система взаимоотношений государства И индивидуума, законодательно закрепленная в разделении роли и функций государственных и общественных институтов. Наиболее выраженными являются тоталитарная, патерналистская и либерально-консервативная модели. В основе каждой из этих моделей лежит свое представление о благе человека, народа, основанное на общественно признанном понимании идеи справедливости.
При тоталитарной модели государство осуществляет полный (тотальный) контроль за всеми сферами экономики и самой жизнью каждого человека. Справедливость здесь означает принудительное равенство людей V: заведомо неравными способностями посредством низведения уровня жизни подавляющего большинства членов общества до минимального. Это достигается посредством монополии государства на рынке социальных услуг.
Патернализм основан на определенных обязательствах перед гражданами, взятых на себя государством в результате общественного договора с гражданами и представляющими их общественными институтами. В экономике государство регулирует и финансирует наиболее общественно значимые секторы, преимущественно в социальной сфере. Принцип справедливости при такой системе основан на обеспечении достойного существования каждого члена общества.
Либерализм в чистом виде предполагает ответственность индивидуума лишь перед законом. Контроль государства над экономикой ограничен до минимального общественно необходимого уровня.
В чистом виде первая модель существует, пожалуй, лишь в Северной Корее и на Кубе, вторая — в Швеции и ФРГ, третья — в США. Однако в большинстве национальных систем, как правило, присутствуют элементы различных моделей, опосредованные уровнем экономического развития страны, политической зрелостью и индивидуальными склонностями населения. Поэтому говорят о существовании «японской» или «азиатской», «латиноамериканской», «китайской», «африканской» и других моделей развития, составленных, по сути, из «кирпичиков» первых трех названных. Страны, в которых преобладают черты патерналистской и либеральной моделей, принято называть демократическими.
Цивилизованная смена общественной системы — болезненный и длительный реформаторский процесс, в ряде случаев сопровождающийся революциями и гражданскими войнами. «Плавность» его проведения зависит от готовности общества к реформам, решимости и последовательности реформаторов, продуманности шагов реформы, благоприятного внешнего окружения, а еще лучше — поддержки реформ извне. Как показал послевоенный мировой опыт, этап успешного реформирования тоталитарных систем проходили практически все страны, потерпевшие военные поражения (ФРГ, Италия, Япония), пережившие гражданские войны или глубокие внутренние кризисы (Испания, Южная Корея, Чили). Реформы в этих странах, проводимые при поддержке ведущих демократических держав мира, позволили не только избежать рецидивов тоталитаризма и провести необходимые преобразования для последующего вхождения национальных экономик в мировое хозяйство, но и укрепить демократические институты в обществе, создать правовое государство. К нашему сожалению, для воссоздания нормального стабильного демократического общества этим странам понадобилось от 15 до 30 лет.
Среди бывших социалистических стран Польша и Венгрия уже подходят к первому из этих временных рубежей, однако социально-экономическая стабилизация в них пока не наступила, сохраняется опасность возврата к тоталитарным (пусть и не в самом жестоком виде) формам правления. Что же говорить о России, где, учитывая ее исторический опыт и недавнее прошлое, все приходится реформировать буквально «на ощупь»!
Реформы в России, даже проводившиеся «во благо» народа (например, отмена крепостного права), всегда насаждались властью, принуждавшей не только народ, но и чиновничий аппарат к их проведению. И чем глубже и масштабнее были реформы «сверху», тем к более противоречивым результатам они в конечном счете приводили.
Современные реформы не стали исключением. По глубине преобразований общества и методам осуществления их можно сравнить разве что лишь с реформами Петра 1 и послереволюционными переменами в России.
Реформы Петра 1, проведенные в начале XVIII века, неоднозначно оцениваются как его современниками, так и потомками. Во-первых, они проводились спонтанно, хаотично, бессистемно, часто не доводились до конца. Так, ни одна из трех попыток реформы местного самоуправления не была реализована. Во-вторых, несмотря на безусловную результативность реформ Петра в беспрецедентно быстром превращении России из рядовой страны, находившейся на задворках Европы, в одну из мировых держав, отмечается обнищание населения. К концу царствования каждый крестьянин и горожанин платили в казну в три раза больше, чем в начале.
В результате, по данным П. Н. Милюкова, с 1680-го по 1710 год население России в тех же границах уменьшилось на 20%. Множество людей бежало в леса, на Дон, за Волгу, скрываясь от властей. Помимо известного Стрелецкого бунта 1698 года, в течение всего периода царствования Петра в стране неоднократно вспыхивали восстания. Хотя Петр дал России толчок к развитию, импульс которого угас лишь спустя примерно 150 лет, абсолютистский характер его реформ привел к углублению пропасти между государством и народом, преодоление которой демократическим путем стало невозможно и привело к социальным потрясениям нашего века.
Идеологизированное реформирование коммунистами всех сторон жизни общества после 1917 года привело к созданию неестественной по экономическим отношениям, воспроизводственной структуре территориальной организации экономики, требовавшей для поступательного развития постоянного контроля со стороны все разбухавшего государственного бюрократического аппарата. Любые изменения в такой системе могли осуществляться только путем все тех же принудительных реформ «сверху». Более того, каждый новый коммунистический лидер страны, приходя к власти, считал своим долгом провозгласить свою реформаторскую политику «новой метлы». '
С точки зрения объективных возможностей в наиболее «благоприятном» положении был Сталин при проведении коллективизации и индустриализации. В его распоряжении были все четыре основных фактора, позволявших проводить перманентную реформаторскую деятельность: тотальная система репрессий и контроля, огромные и еще не истощенные запасы природных ресурсов, относительно нетребовательная дешевая рабочая сила, иностранная помощь, которые позволяли не взирать на внутреннее сопротивление общества и неестественность предпринимаемых экономических мер. В этот период «каток» коммунистического реформаторства прошелся не только по экономике, но и по всему государственному устройству, по каждой нации и по каждой семье.
В дальнейшем возможности для осуществления реформаторских изменений общества у каждого последующего лидера все больше сужались. После нескольких «операций» по привлечению иностранной помощи и последующем ее присвоении (экспроприация иностранной собственности после революции, разрыв концессионных договоров в тридцатых годах, невыплата долгов по ленд-лизу) действие этого фактора надолго прекратилось..
Хрущевская «оттепель» подорвала репрессивный фактор реформаторства, а данное ему в этот период название «волюнтаризм», пожалуй, наиболее точно отражает сущность феномена реформаторства «сверху».
Пожалуй, единственная со времен нэпа попытка придать реформаторству экономическое обоснование и мотивацию, совпавшая, по-видимому, с готовностью общества к реформам, была предпринята в середине 60-х годов. Начиная с середины 70-х годов реформы были свернуты и началось нарастание неустойчивости экономики за счет сверхэксплуатации природных ресурсов (нефть, газ, золото). Что касается реформаторства политической системы и государственного строя в этот период, то оно носило декоративный характер. Настоящие реформы отторгались статичной системой, а для насильственного реформаторства уже не было необходимого потенциала.
Последняя попытка повышения эффективности социалистической экономики в традиционном русле насильственного реформаторства «сверху» просматривалась в действиях Ю. Андропова.
На этапе перестройки был окончательно разрушен механизм реформаторства по сталинскому образцу. Политика гласности и демократизации открыла людям глаза на существующую систему сверхэксплуатации рабочей силы. Реформирование партии в погоне за популярностью ослабило влияние КПСС в обществе как основного проводника экономической реформаторской политики. После того как был упущен благоприятный момент готовности общества для реформ (1986—1989 годы), наступил период сокращения добычи истощающихся природных ресурсов. Была разбазарена и вновь появившаяся западная помощь.
В сложившихся после распада СССР условиях проведение реформаторской политики по традиционному сценарию «сверху» окончательно стало бесперспективным вследствие отсутствия обеспечивавших ее факторов. Это наглядно показал опыт российских реформ 1992—1995 годов.
Страницы: 1, 2, 3
