В середине XIX века в философии складывались принципиально различные течения. Позитивисты так или иначе обращались к научным, преимущественно естественнонаучным данным, и использовали их в своей трактовке философии и ее проблем. Не менее влиятельными были и течения, которые сознательно противопоставляли себя естественнонаучному познанию с господствующим в нем рационализмом - иррационалистические течения. Они, вообще говоря, не отвергали науку, ее практическое значение для человеческой жизни, но отказывались видеть в ней адекватный способ познания окружающего мира и самого человека.[12]
Именно Серен Кьеркегор стал одним из основоположников иррационализма XIX века и одним из первых философов, деятельность которого ознаменовала поворот от классической философии к современной.
На первый план С. Кьеркегор выдвигает проблему человека. Никакие научные рациональные методы, считал он, не годятся для познания человека. Оно возможно только посредством саморефлексии и чувства.
Человек и его экзистенция становятся для Кьеркегора, а затем и для очень широкого философского течения, предметом совершенно особого вненаучного, иррационального типа познания, насколько оно вообще считается возможным. Человек выходит за пределы науки как нечто абсолютно недоступное ей.[13]
Итак, в центр своих философских размышлений Кьеркегор ставит проблему бытия единичного - единого и единственного человека. Чтобы объяснить особенность своей философии, Кьеркегор последовательно описывает и анализирует три "сферы существования" человека - эстетическую, этическую, религиозную.
То есть жизнь человека в целом, как считает Кьеркегор, покоится на тех или иных правилах поведения, на тех или иных нормах и принципах отношения к жизни, т.е. на этике. Но этика различна и Кьеркегор различает три несводимых друг к другу типа жизни, выражающиеся в трех противоположных стадиях (уровнях) жизни. По сути, Кьеркегор говорит о трех различных этиках.
Исторически первая стадия, на которой протекает жизнь человека, это эстетическая. Кьеркегор понимает эстетику как чувственность вообще, руководствуясь, по-видимому, лишь этимологическим аспектом слова. "на этой стадии человек обуреваем наслаждениями, одержим страстями. Это этика большинства, строящаяся на принципе: "срывай день". Крайним выражением эстетического бытия является эротика. Стремление постоянно искать чувственного наслаждения разлагает изнутри эстетического человека. Он становится пленником собственных устремлений. Неизбежно наступает пресыщение и ощущение бессмысленности существования, сопровождающееся отчаянием".[14]
Второй стадией жизни человека является этическая. Этическая стадия противоположна эстетической. Основой этической этики является сознание ответственности и долга каждого человека перед другим человеком, перед человечеством. На этом уровне жизни культивируются постоянство и привычка, а основным требованием становится требование стать самим собой.
В своей работе "Наслаждение и долг" (понятия, соответственно коррелирующие с эстетическим и этическим началами жизни), Кьеркегор писал: "Эстетическим началом может назваться то, благодаря чему человек является непосредственно тем, что он есть; этическим же - то, благодаря чему он становится тем, чем становится".[15]
Этическое, согласно Кьеркегору, — "нечто всеобщее, а всеобщее — это то, что применимо к каждому, что может быть, с другой стороны, выражено так: оно имеет значимость в каждое мгновение". Этика, как всеобщее, прекрасно действует в сфере социальности, подчиняя всеобщему любое движение индивида, она, в общем-то, всегда знает, что должен и когда должен делать индивид.[16]
Такая дихотомия "эстетическое-этическое" получила полное освещение в работе "Или-или".
"Или-или"
Книга "Или-или" была опубликована 20 февраля 1843г. под вымышленным именем: ее издатель — некий Виктор Эремита (то есть Победоносный Отшельник или же Одинокий Победитель), в руки которого случайно попали записки, сделанные двумя разными лицами, почему произведение и разбито на две части — "Записки А." И "Записки Б.". Название книги предлагает читателю две жизненные позиции — уже здесь Кьеркегор выступает как философ выбора. Судя по всему, А., который пишет на дорогой бумаге форматом в четверть листа, натура утонченная, избранная, однако же, непоследовательная. Б., предпочитающий бумагу во вторую долю листа, состоит на службе в министерстве: он асессор, то есть судья. Это человек, ведущий упорядоченный образ жизни и имеющий обо всем твердые представления, в основе их — безоговорочная вера в Бога, институт брака и общество, которому он служит. Кьеркегор выводит здесь два человеческих типа — он называет их эстетиком и этиком, — которые раскрываются в различных ситуациях, главным же образом в своих рассуждениях.
"Записки А." хаотичны и обрывочны, ибо эстетическое, то есть атеистическое и не отягощенное моралью мировоззрение не может быть представлено сколько-нибудь последовательно. Его жизнь — череда не связанных между собой мгновений, потому что душа его никак не найдет точку опоры. "Душа моя подобна Мертвому морю, — пишет он, — через которое не может перелететь ни одна птица: на полпути она падает вниз и гибнет". Презирая занятых будничными делами филистеров, А. Ищет рассеяния в произвольном "севообороте", и все равно существование его бесплодно и уныло. Свои исключительные способности он употребляет на тонкий анализ литературных персонажей; привлекают его и характеры обманутых женщин, таких, как гетевская Гретхен или Эльвира из оперы Моцарта "Дон-Жуан". Но впрямь ли они трагические жертвы мужского предательства? А. Понимает оперу Моцарта интуитивно. Дон-Жуан воплощает для него примитивную силу, заключенную в музыке, непреодолимый соблазн животной страсти. Первую часть книги завершает "Дневник обольстителя", чей автор не тождественен А., — тот уверяет, что переписал дневник с рукописи своего друга (Виктор Эремита в этом не уверен). Если Дон-Жуан, это телесное олицетворение музыки, приходит, видит и соблазняет, то Йоханнес, герой "Дневника", разрабатывает стратегию обольщения, — он находит удовольствие именно в продуманном обольщении, обладание же для него — всего-навсего преходящий момент.
"Записки Б." — это послания асессора к А., в коих он побуждает А. Пересмотреть свое отношение к жизни, отчаяться — и занять этическую позицию. Б. Определяет меланхолию А., нездоровую изоляцию, в которой тот пребывает, как болезнь века, поразившую Германию с Францией. К этому диагнозу асессор Вильгельм присовокупляет блестящую характеристику императора Нерона — эстетика на мировом троне, тирана с объятой мраком душою. Нерон — ребенок, так и не ставший взрослым, его внутренняя сущность, дух не могли пробиться наружу, отчего на сердце у него накипал гнев и страх. Владыка Рима, он страшится смелого взгляда и приказывает уничтожить человека, осмелившегося посмотреть ему в глаза. "У Нерона на совести нет убийства, зато он чувствует новый прилив страха". Сам испытывая страх, он хочет устрашить остальных. Загадка для самого себя, он хочет быть загадкой и для других и упивается их страхом. Нарисовав великолепный портрет Нерона, Кьеркегор уловил и многие черты, присущие диктаторам новейшего времени.
В заключение своего послесловия к "Или-или" Виктор Эремита высказывает мысль, что "Записки А." И "Записки Б." Принадлежат одному и тому же человеку, который прошел или, по крайней мере, продумал оба пути. Свое предположение издатель подкрепляет тем, что помещает на титульном листе книги подзаголовок: "Фрагмент жизни".[17]
Отрицательное отношение самого автора к обоим началам бытия в работе "Или-или" видетельствует, что имеется еще один вариант выбора жизненного пути. Это — этика религиозная. Религиозный уровень жизни человека есть высший, богоподобный. Религиозная этика, цементирующая подлинное бытие человека, не снимает предшествующие две - эстетическую и этическую, напротив, является прямым противопоставлением как первой, так и второй.
Физиологическим основанием первой, эстетической нормы жизни (этики) являются чувства, второй, этической - разум, третьей, религиозной - сердце. Насколько несоизмеримыми и не сводимыми друг к другу являются физиологические основания трех принципов жизни - чувств, разума и сердца, настолько не соотносимы и не соизмеримы сами три образа жизни - эстетический, этический, религиозный.[18]
Религиозная этика не имеет ничего общего с первыми двумя, она противостоит им, впервые со времени Августина, выводя человека к истинному источнику бытия - вере. Единичное бытие не может покоиться ни на чем другом, кроме веры.
"Вера - высшая страсть в человеке. Пожалуй, в любом поколении найдется много людей, которые даже не дошли до нее, но не найдется ни одного, который бы мог уйти дальше нее ... Я не скрываю, что мне еще далеко до веры, но я не пытаюсь на этом основании осквернять великое или обманывать себя, превращая веру в детскую болезнь, в безделицу, которую желательно поскорее оставить позади. Впрочем, и тому, кто еще не дошел до веры, жизнь ставит достаточно задач, и при честном к ним отношении и его жизнь не останется бесплодной, хотя бы и не уподобилась жизни тех, кто понял и о
брел величайшее - Веру"[19]
Рассмотреть источник веры, ее специфику - задача небольшого сочинения Кьеркегора "Страх и трепет", написанного в том же, 1843 году.
"Страх и трепет"
Кьеркегор выводит главным героем — рыцарем веры — библейского Авраама и стремиться узреть экзистенцию Авраама и его поступки сердцем. Чтобы от бессилия трепетала мысль. Рассмотрение веры, которую олицетворяет Авраам, позволяет увидеть его неповторимую единственность, несущую чудо.
Авраам, по Кьеркегору, стал обладателем сокровищницы веры, остался в памяти людей отцом веры и "не было на свете человека, подобного по величию Аврааму, и кто же в состоянии постичь его?". Авраам не просто вызвал удивление, но стал путеводной звездой, спасающей робкие души. Кьеркегор следующим образом поясняет свой тезис. Когда Исаак, единственный сын Авраама, восприняв себя в качестве жертвы просил отца пощадить его молодую жизнь, Авраам попытался утешить и ободрить сына. Но когда Авраам осознал, что сын так и не понял веры отца в бога, представил себя отчимом, чтобы не отнять веры у сына, чтобы вера в отца сменилась на веру в бога. "Если у меня нет отца на земля, то будь бы моим отцом, господи" —затрепетал и возопил Исаак. С этими словами Авраам сказал про себя: "Пусть лучше он думает, что я чудовище, нежели утратит веру...".
Итак, вера является тем инструментом, с помощью которого человек становится отличным ото всех людей, — он становится Единичным.
Старик Авраам, стоя у подожженных дров с занесенным ножом на своего единственного сына - единственную свою надежду, Авраам "не усомнился и не озирался боязливо по сторонам, не докучал небу своими мольбами ... он знал, что от него требуется тягчайшая жертва, но знал также, что никакая жертва не должна[20] казаться слишком жестокой, раз Господь требует ее: и он занес нож". Авраам "верил против всякого разума".
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5
