«Судьбы философии дают возможность проследить, как кушитское начало необходимости и вещественности одерживает верх над идеей свободы воли. Те самые явления, которые встретились нам при изучении кушитского вещественного служения, должны повториться и действительно повторяются во всех философских, исторических и логических учениях, возникших из материализма или из воззрений, предполагающих неизменную последовательность видимой природы или познающего ума как зеркало познаваемого мира. Тайное учение о необходимости проглядывало и пребывало во всех изменениях философской формы, будь она скепсисом или догмою, анализом или синтезом. Система опровергаемая возникла снова в системе опровергающей, но по закону прямого антагонизма; и после бесконечных толков о сущности, знаемом, знающем и знании, все усилия самого смелого разума могли дойти только до вывода отрицательного, до самоуничтожения необходимости в сознании. Но так как отрицание не удовлетворило всем требованиям ума, свобода отрицательная объявила мнимые права на достоинство воли и назвала себя свободным сознанием необходимости».
Хомяков видит одно и то же кушитское начало и в финикийской религии, и в буддизме, и в материализме, и в Гегеле.
В изложении Хомяковым истории философии особое место занимает философия Платона. Автор «Записок» не случайно даёт Платону высочайшую аттестацию: «великолепное соединение роскошного воображения, всепроникающего разума, художественного чувства и нравственно просветлённых стремлений». Платонизм – исток византийского православия и соответственно – русского православия. Выводы, которые делает Хомяков, осмысливая значение философии Платона и Аристотеля, имеют методологическое значение для последующей интерпретации духовной истории Европы. По мнению Хомякова, Платон черпал своё духовное богатство из Заратустры и светлых учений Востока, в то время как «Аристотель повёл далее философию в её разумном или рассудочном развитии».
Хомяков создал почву для обоснования миссии православного Востока. По схеме Хомякова очевидно, что следующим этапом осмысления истории будет разоблачение искажений христианства в католицизме Западной Европы, произошедших из-за вторжения в него кушитских начал.
Нелюбовь к Риму становится принципом, позволяющим понять историю после принятия христианства. По Хомякову, Рим исказил дух христианства, превратив его в религию нового договора. Идея законности и обожествления государства дали «Риму силу необоримую… гордое сознание своего превосходства перед другими, менее стройными обществами и несомненную победу во всех борьбах с иными племенами и державами».
Вера для римлянина стала законом, церковь – явлением земным, общественным. Цельность свободы духа была разбита рационализмом, скрытым под оболочкой юридической. Отношение человека к Богу приняло характер вечной тяжбы, молитвы и таинства – характер заклинания. Западный человек понимал церковь только в государственной форме, соответственно инквизиция, казнь за неверие казались ему логичным. В этом плане логичными ему также казались крестовые походы, церковное войско, орден иезуитов.
Римская образованность с её обоготворением политики и законности была некритически воспринята побеждёнными народами «Испанец, галл, британец, были втиснуты в железные формы административного просвещения римского». Оказалось под влиянием «юридизма» и богословие, выполнявшее в ту пору роль универсальной идеологии. В догматическом учении Тертуллиана о грехах и тонкой диалектике Августина «проглядывает юрист».
По существу, Хомяков, как бы забывая, что католицизм всё-таки христианское вероисповедание, акцентирует внимание на элементах в нём только языческих, римских, кушитских. Безусловно, это безусловный просчёт при осмыслении духовной истории христианского Запада и Востока.
Тенденциозность схемы заставила автора «Записок» двойственно высказываться о Византии. Хомяков не мог игнорировать тот факт, что Византия ничуть не меньше, чем Рим, обожествляла государственность. Однако, тенденциозно выбирая исторические факты, Хомяков односторонне интерпретировал духовное влияние Византии. Византия, по Хомякову, сохранила догматические основы первоначального христианства, и хотя «ей не суждено было осуществить понятие о христианском государстве», всё равно ей принадлежит неоспоримая заслуга в истории. Именно благодаря чистоте христианского учения Византия выдерживала в течение 1000 лет удары готских племён, аваров, арабов. Она рухнула перед таким напряжением воинственных стихий Азии, перед которыми едва устояли бы соединённые ополчения всей Европы». Однако Хомякову приходилось признавать, что в Византии произошло омертвление христианства и второй Рим, т. е. Константинополь, должен был пасть.
Миссия второго Рима перешла к третьему, к России, потому что Россия наиболее христианская страна. Христианство в России не подверглось искажениям, которое оно претерпело в Римской империи, более того, русскому народу свойственно христианство, поскольку это народ общинный, земледельческий. Мессианизм России классические славянофилы основывали на соборности.
Именно в этом положении Бердяев, первый серьёзный критик «Записок», увидел непоследовательность построений Хомякова. По Бердяеву, православная философия истории либо должна быть резко апокалиптической, как это и намечено в послании Филофея (теория «Москва – Третий Рим»), либо вообще не может существовать, поскольку идея активного вмешательства в историю не характерна для православия. У Хомякова же эсхатологическая проблема не поставлена. Апокалиптическое сознание, - отмечал Бердяев, - появилось в России на рубеже XX столетия и воплотилось в «Истории будущности христианской теократии» Владимира Соловьёва.
Непоследовательность Хомякова в том, что он, с одной стороны, признавал закономерность органического развития истории, т. е. принадлежал к исторической школе, с другой признавал веру первоосновой истории. Однако веру и творчество духа Хомяков рассматривал эмпирически, и это смешение религиозного плана и историко-эмпирического предопределяют непоследовательность его конструкции. Бердяев правильно отметил, что оценки духовных и культурных устремлений Греции и Рима устарели так же, как устарела и «Философия истории» Гегеля. Однако вспомним, что наша задача не столько критиковать труд Хомякова с точки зрения современных знаний, сколько определить новизну его идей для своего времени.
Возвращаясь к вопросу о месте «Семирамиды» в философско-исторической картине XIX века, хотелось бы подчеркнуть оригинальность концепции Хомякова. Почва его исторических изысканий другая, чем у немецких романтиков: она более конкретна, менее подвержена принципам априорности, в ней меньше эстетических моментов.
Общее у немецких романтиков и славянофилов в их оценке прошлого – отнесение идеала и образца в глубь истории, однако у славянофилов, особенно у А. С. Хомякова, не наблюдается сильной романтизации истории народа, как это было у Новалиса и Шлегеля.
Волящий разум и живознание.
Философское творчество Хомякова сложилось так, что онтологический раздел (учение о бытии), с которого обычно начинается философская система, остался недописанным. В идеалистической философии понятие Сущего означает онтологический абсолют и одновременно совокупность многообразных проявлений бытия. Понятие Бога, принятое в христианском догматическом богословии, Хомяков выразил в терминах философской мысли XIX века. Сущее – абсолют, воплощающий живое единство объективности и субъективности. В основе Сущего лежит свободно творящий дух, разумная воля или волящий разум как сознающее личное «Я», которое в акте самосознания творит мир путём объективирования, т. е. отчуждения внутреннего мысленного содержания. Таковы контуры онтологии, которую Хомяков начал излагать в 1860 году в работе «О современных явлениях в области философии» (философские письма Ю. Ф. Самарину).
Второе философское письмо Ю. Ф. Самарину обрывается на том месте, где автор собирался переходить к учению о Сущем. Однако то, что он успел сказать о Сущем как волящем разуме, достаточно лишь как предпосылка для антропологических, гносеологических построений в рамках славянофильской философии. При этом антропологические построения служат как бы связующим звеном между богословским учением о соборности, гносеологией и философией истории.
Любовь является импульсом творения мира и человека. Законом жизни человека должна быть любовь к Богу и любовь людей друг к другу. «Из всемирных законов волящего разума или разумеющей воли (ибо таково определение самого духа), - пишет Хомяков в статье «По поводу отрывков», - первым, высшим, совершеннейшим является неискажённой душе закон любви».
Мир явлений создан свободной волей Сущего по закону центробежной силы. Человек под воздействием закона центростремительной силы закона любви должен стремиться к Сущему как своему первоисточнику. Бог находится на одном конце мира, человек – на другом. На их взаимном тяготении основывается гармония и порядок. Нарушение любви со стороны человека повлекло нарушение и дисгармонию в мире явлений, смерть и разрушение. Грехопадение человека внесло в действие центростремительной силы разобщение и эгоизм.
Бог путём искупительной жертвы дал человеку возможность спастись. Но спасение невозможно в одиночку. Только в Церкви, в единении с себе подобными, в жертве самоотдающей любви человек способен совершенствоваться и приближаться к Богу. Только в соборной Церкви разрешается труднейшая проблема общежития во имя интересов общности. «Отдельная личность есть бессилие, внутренняя непримиримость, распад». Свобода верующего сохраняется по той причине, что в Церкви человек находит «самого себя, но себя не в бессилии своего духовного одиночества, а в силе своего духовного, искреннего единения со своими братьями, со своим Спасителем».
Очевидно, что антропологические построения Хомякова почти полностью совпадают с учением Киреевского о целостности личности. Так же как его единомышленник, Хомяков не углубляется в вопрос, почему целостность личности проявляется только как редкий дар святости, почему люди вместо объединения в соборной Церкви становятся рабами природной и социальной необходимости. Разработка этих вопросов нарушила бы стройность учения о соборности как идеальном христианском обществе.
Антропологический вопрос о целостности личности неразрывно связан с гносеологическим вопросом о возможности постичь истину. Последние статьи Хомякова «По поводу отрывков, найденных в бумагах И. В. Киреевского» и «О современных явлениях в области философии» посвящены в основном гносеологической проблематике.
Стержневым принципом гносеологии Хомякова является тезис о том, что познание истины доступно только «совокупности мышлений, связанных любовью», иными словами, только «церковный разум» является органом познания всецелой истины.
Страницы: 1, 2, 3, 4
