Летописные сведения относительно передачи власти боярам получили различную интерпретацию в литературе. Известные историки А. Е. Пресняков и И. И. Смир-нов высказали мысль, что Василий III образовал при малолетнем сыне регентский совет из числа бояр, сове-щавшихся у его смертного одра. А. А. Зимин не согла-сился с ними и пришел к выводу, что великий князь поручил государственные дела всей Боярской думе в це-лом, а в качестве опекунов при малолетнем Иване IV назначил двух удельных князей -- Михаила Глинского и Дмитрия Вельского.

Попробуем более детально рассмотреть свидетельства источников. Перелистав тексты духовных завещаний мос-ковских государей, мы можем убедиться в том, что ве-ликие князья неизменно возлагали ответственность за вы-полнение их последней воли на трех-четырех душепри-казчиков из числа самых близких советников-бояр. Примерно так же поступил смертельно занемогший Ва-силий III. Он призвал для утверждения своего завеща-ния трех бояр (М. Юрьева, князя В. Шуйского и М. Во-ронцова) , а также младшего брата Андрея, которого он любил и которому во всем доверял. В беседе со своими будущими душеприказчиками великий князь упомянул о том, что он намерен облечь опекунскими полномочиями также князя Михаила Глинского («что ему в родстве по жене его»). Бояре выразили согласие, но тут же ста-ли ходатайствовать о включении в состав регентско-го совета и своих собственных родственников. Василий Шуйский выставил кандидатуру брата Ивана Шуйского, а Михаил Юрьев назвал имя своего двоюродного дяди Михаила Тучкова. Так был сформирован опекунский совет.

Царь поручил правление «немногим боярам», гласит псковская летопись. Теперь мы можем точно определить их число. Василий III вверил дела семи душеприказчи-кам. Этот факт помогает решить загадку знаменитой мос-ковской семибоярщины. Появление семибоярщины в годы Смуты перестает быть необъяснимой случайностью. В кни-гах Разрядного приказа находим указания на то, что семибоярщина много раз «ведала» Москву при царе Ива-не и его сыне Федоре. Образцом для них, как можно те-перь установить, служила семибоярщина Василия III.

При жизни Василия III его бранили за то, что он решает дела.с несколькими ближайшими советниками -- «сам-третий у постели» -- без совета с Боярской думой.

Великий князь рассчитывал сохранить такой порядок уп-равления посредством учреждения особого опекунского совета. Со временем семибоярщина выродилась в орган боярской олигархии. Но в момент своего появления она была сконструирована как правительственная комиссия, призванная не допустить ослабления центральной власти. Василий III ввел в семибоярщину нескольких самых до-веренных своих советников, которые выдвинулись по его милости и из-за своего худородства не могли претендо-вать на высшие посты в государстве. С их помощью Ва-силий III надеялся оградить трон от покушений со сто-роны могущественной боярской аристократии и ограни-чить влияние Боярской думы. Избранные советники долж-ны были управлять страной и опекать великокняжескую семью в течение 12 лет, пока наследник не достигнет совершеннолетия.

Бояре-опекуны короновали трехлетнего Ивана через несколько дней после кончины великого князя. Они спе-шили упредить мятеж удельного князя Юрия. 25 лет Юрий примерялся к роли наследника бездетного Васи-лия III. После рождения Ивана князь не отказался от своих честолюбивых планов. Опекуны опасались того, что Юрий попытается согнать с трона малолетнего племянни-ка. Чтобы предотвратить смуту, они захватили Юрия и бросили его в темницу. Удельный государь жил в зато-чении 3 года и умер «страдальческою смертью, гладною нужею» 7. Иначе говоря, его уморили голодом.

Передача власти в руки опекунов вызвала недоволь-ство Боярской думы. Между душеприказчиками Васи-лия III и руководителями думы сложились напряженные отношения. Польские агенты живо изобразили положение дел в Москве после кончины Василия III: «бояре там едва не режут друг друга ножами; источник распрей -- то обстоятельство, что всеми делами заправляют лица, наз-наченные великим князем; главные бояре -- князья Вель-ский и Овчина -- старше опекунов по положению, но ничего не решают».

Князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский, названный поляками в числе главных руководителей думы, стал для опекунов самым опасным противником. Он сумел снискать расположение великой княгини Елены. Молодая вдова, едва справив поминки по муже, сделала Овчину своим фаворитом. Позднее молва назовет фаворита подлинным отцом Грозного. Но то была пустая клевета на великокняжескую семью.

Овчина рано отличился на военном поприще. В круп-нейших походах начала 30-х годов он командовал передо-вым полком армии. Служба в передовых воеводах была лучшим свидетельством его воинской доблести. Васи-лий III оценил заслуги князя и незадолго до своей кончины пожаловал ему боярский чин, а по некоторым сведениям, также титул конюшего -- старшего боярина думы. На погребении Василия великая княгиня вышла к народу в сопровождении трех опекунов (В. Шуйского, М. Глинского и М. Воронцова) и Овчины.

Простое знакомство с послужным списком Овчины убеждает в том, что карьеру он сделал на поле брани, а не в великокняжеской спальне.

Овчина происходил из знатной семьи, близкой ко дво-ру. Родная сестра его -- боярыня Челяднина -- была мам-кой княжича Ивана IV. Перед смертью Василий III пе-редал ей сына с рук на руки и велел «ни пяди не от-ступать» от ребенка. Семья Овчины была связана узами родства с опекуном Михаилом Глинским, но родство не предотвратило конфликта. Семейный раздор возник на почве политического соперничества. За спиной Овчины стояла Боярская дума, стремившаяся покончить с заси-лием опекунов, за спиной Глинского -- семибоярщина, ко-торой недоставало единодушия.

Фаворит оказал Глинской неоценимую услугу. Будучи старшим боярином думы, он бросил дерзкий вызов ду-шеприказчикам великого князя и добился уничтожения системы опеки над великой княгиней.

Семибоярщина управляла страной менее года. Ее власть начала рушиться в тот день, когда дворцовая стража отвела Михаила Глинского в тюрьму.

ПРАВИТЕЛЬНИЦА ЕЛЕНА ГЛИНСКАЯ

Перед смертью Василий III просил Глинского поза-ботиться о безопасности своей семьи. «Пролей кровь свою и тело на раздробление дай за сына моего Ивана и за жену мою...»1 -- таково было последнее напутствие вели-кого князя. Князь Михаил не смог выполнить данного ему поручения по милости племянницы, великой княгини.

Австрийский посол Герберштейн объяснял гибель Глин-ского тем, что он пытался вмешаться в интимную жизнь Елены и настойчиво убеждал ее порвать с фаворитом. Герберштейн был давним приятелем Глинского и старал-ся выставить его поведение в самом благоприятном свете. Но он мало преуспел в своем намерении. Об авантюрный похождениях Глинского знала вся Европа. Могло ли мо-ральное падение племянницы в самом деле волновать пре-старелого авантюриста? В этом можно усомниться.

Столкновение же между Овчиной и Глинским всерьёз беспокоило вдову и ставило ее перед трудным выбором. Она либо должна была удалить от себя фаворита и окончательно подчиниться семибоярщине, либо, пожертвовав дядей, сохранить фаворита и разом покончить с жалким положением княгини на вдовьем уделе. Мать Грозного выбрала второй путь, доказав, что неукротимый нрав был фамильной чертой всех членов этой семьи. Елена стала правительницей вопреки ясно выраженной воле Васи-лия III. С помощью Овчины она совершила подлинный переворот, удалив из опекунского совета сначала М. Глин-ского и М. Воронцова, а затем князя Андрея Старицкого.

Поздние летописи объясняли опалу Глинского и Во-ронцова тем, что они хотели держать «под великой кня-гиней» Российское царство, иначе говоря, хотели править за нее государством. Летописцы грешили против истины в угоду царю Ивану IV, считавшему мать законной пре-емницей отцовской власти. На самом деле Глинский и Воронцов правили по воле Василия III, который назначил их опекунами своей семьи. Но с того момента, как Боярская дума взяла верх над семибоярщиной, законность обернулась беззаконием: боярскую опеку над великой княги-1 ней стали квалифицировать как государственную измену.

О Глинском толковали, будто он отравил Василия III и хотел выдать полякам семью великого князя. Но этим толкам трудно верить. На самом деле князь Михаил погиб потому, что был чужаком среди московских бояр. I Уморив Глинского в тюрьме, власти «забыли» наказать Воронцова. Его отправили в Новгород, наделив почетным титулом главного воеводы и наместника новгородского. Подобные действия обнаружили всю пустоту официаль-ных заявлений по поводу заговора Глинского и Во-ронцова.

Самый влиятельный из вождей семибоярщины, Юрьев подвергся аресту еще до того, как взят был под стра-жу Глинский. Но он понес еще более мягкое наказание, чем Воронцов. После недолгого заключения его освободи-ли и оставили в столице. Юрьев заседал в Боярской думе даже после того, как его двоюродный брат бежал в Литву.

Андрей Старицкий, младший брат Василия III, кото-рый владел обширным княжеством и располагал внуши-тельной военной силой, после крушения семибоярщины укрылся в удельной столице городе Старице. Однако сто-ронники Елены не оставили его в покое. Старицкому велели подписать «проклятую» грамоту о верной службе правительнице. Опекунские функции, которыми Васи-лий III наделил брата, были аннулированы.

Живя в уделе, Андрей постоянно ждал опалы. В свою очередь Елена подозревала бывшего опекуна во всевоз-можных кознях. По совету Овчины она решила вызвать Андрея в Москву и захватить его. Удельный князь почу-ял неладное и отклонил приглашение, сказавшись боль-ным. При этом он постарался убедить правительницу в своей лояльности и отправил на государеву службу почти все свои войска. Этой его оплошностью сразу воспользо-вались Глинская и ее фаворит. Московские полки скрыт-но двинулись к Старице. Предупрежденный среди ночи о подходе правительственных войск, Андрей бросился из Старицы в Торжок. Отсюда он мог уйти в Литву, но вместо того повернул к Новгороду. С помощью новгородских дворян бывший глава семибоярщины надеялся одолеть Овчину и покончить с его властью. «Князь великий мал,-- писал Андрей новгородцам,-- держат государство бояре, и яз вас рад жаловати» 2. Хотя некоторые дворяне и под-держали мятеж, Андрей не решился биться с Овчиной и, положившись на его клятву, отправился в Москву, чтобы испросить прощение у невестки. Как только удельный князь явился в Москву, его схватили и «посадили в за-точенье на смерть». На узника надели некое подобие же-лезной маски -- тяжелую «шляпу железную» и за полгода уморили в тюрьме. По «великой дороге» от Москвы до Новгорода расставили виселицы, на них повесили дворян, вставших на сторону князя Андрея.

Князь Михаил Глинский и брат великого князя Андрей были «сильными» людьми семибоярщины. Их Овчина наказал самым жестоким образом. Другие же душеприказчики Василия III -- князья Шуйские, Юрьев и Тучков заседали в думе до смерти Елены Глинской. По-видимому, именно в кругу старых советников Василия III созрели проекты важнейших реформ, осуществленных в те годы.

Бояре начали с изменений в местном управлении. Они возложили обязанность преследовать «лихих людей» на выборных дворян -- губных старост, т. е. окружных судей (губой называли округ). Они позаботились также о строи-тельстве и украшении Москвы и провели важную рефор-му денежной системы. Дело в том, что с расширением товарооборота требовалось все больше денег, но запас драгоценных металлов в России был ничтожно мал. Не-удовлетворенная потребность в деньгах вызвала массовую фальсификацию серебряной монеты. В городах появилось большое число фальшивомонетчиков. И хотя виновных жестоко преследовали, секли им руки, лили олово в гор-ло, ничто не помогало. Радикальное средство для устра-нения кризиса денежного обращения нашли лишь в прав-ление Елены Глинской, когда власти изъяли из обраще-ния старую разновесную монету и перечеканили ее по единому образцу. Основной денежной единицей стала се-ребряная новгородская деньга, получившая наименование «копейка» -- на «новгородке» чеканили изображение всадника с копьем (на старой московской деньге чекани-ли всадника с саблей). Полновесная новгородская «копей-ка» вытеснила легкую московскую «сабляницу».

Правление Глинской продолжалось менее пяти лет. Надо сказать, что женщины Древней Руси редко поки-дали мир домашних забот и посвящали себя политической деятельности. Немногим затворницам терема удалось при-обрести историческую известность. В числе их была Еле-на Глинская. Она начала с того, что узурпировала власть, которой Василий III наделил семибоярщину. Без ее со-гласия не могли быть проведены последующие реформы. Но в самом ли деле можно считать ее мудрой правитель-ницей, какой изображали ее царские летописи? Ответить на этот вопрос невозможно из-за отсутствия фактов. Боя-ре ненавидели Глинскую за ее пренебрежение к старине и втихомолку поносили ее как злую чародейку.

В последний год жизни Елена много болела и часто ездила на богомолье в монастыри. Смерть молодой женщины была, как видно, естественной. Правда, австрийский посол Герберштейн по слухам писал об отравлении вели-кой княгини ядом. Но сам же он удостоверился в неос-новательности молвы и, издавая «Записки» во второй раз, не упомянул больше о насильственной смерти Елены. Царь Иван, негодовавший на бояр за непочтение к матери, даже не догадывался о возможном ее отравлении.

Бояре восприняли смерть Елены как праздник. Быв-шие члены семибоярщины честили незаконную правитель-ницу, не стесняясь в выражениях. Один из них, боярин М. Тучков, как утверждал царь Иван, произнес «на пре-ставление» его матери многие надменные «словеса» и тем уподобился ехидне, отрыгающей яд.

ДЕТСТВО ИВАНА

После смерти великой княгини Елены Глинской власть перешла в руки членов семибоярщины, поспешивших рас-правиться с князем Овчиной. Опекуны были единодушны в своей ненависти к временщику. Но их согласию вскоре пришел конец.

С гибелью Андрея Старицкого старшим среди опеку-нов стал князь Василий Васильевич Шуйский. Этот боя-рин, которому было более 50 лет, женился на царевне Анастасии, двоюродной сестре малолетнего великого кня-зя Ивана IV. Став членом великокняжеской семьи, князь Василий захотел устроить жизнь, приличную его новому положению. Со старого подворья он переехал жить на двор Старицких.

Царь Иван говаривал, будто князья Василий и Иван Шуйские самовольно приблизились к его особе и «тако воцаришася» 4. Но так ли было в действительности? Ведь Шуйские стали опекунами малолетнего Ивана по воле великого князя!

Будучи членами одной из самых аристократических русских фамилий, Шуйские не пожелали делить власть с теми, кто приобрел влияние благодаря личному распо-ложению Василия III. Раздор между «принцами крови» (так Шуйских называли иностранцы) и старыми совет-никами Василия III (боярами Юрьевым, Тучковым и думными дьяками) разрешился смутой. Через полгода после смерти правительницы Шуйские захватили ближне-го дьяка Федора Мишурина и предали его казни. Вскоре же они довершили разгром семибоярщины, начатый Еле-ной. Боярин и регент М. В. Тучков отправился в ссылку в деревню. Его двоюродный племянник В. М. Юрьев про-жил менее года после описанных событий. Ближайший союзник Тучкова в думе боярин И. Д. Вельский подверг-ся аресту и попал в тюрьму. Торжество Шуйских довер-шено было низложением митрополита Даниила, сподвиж-ника Василия III.

Победа Шуйских была полной, но кратковременной. Старый князь Василий умер в самый разгар затеянной им смуты. Он пережил Мишурина на несколько недель. Младший брат Иван Шуйский не обладал ни авторите-том, ни опытностью старшего. В конце концов он рассо-рился с остальными боярами и перестал ездить ко двору.

Противники Шуйских воспользовались этим, выхлопотали прощение Ивану Вельскому и вернули его в столицу, а Ивана Шуйского послали во Владимир с полками. Но опекун не пожелал признать свое поражение. Он под-нял мятеж и явился в Москву с многочисленным отрядом дворян. Мятежники низложили митрополита Иоасафа, а князя Вельского сослали на Белое озеро и там тайно умертвили.

Когда князь Иван, последний из душеприказчиков Ва-силия III, умер, во главе партии Шуйских встал, князь Андрей Шуйский. Он лишился поддержки бояр и был убит в конце 1543 г. Правлению Шуйских пришел конец. В то время великому князю едва исполнилось 13 лет. ;

Иван потерял отца в три года, а в семь с цоловиной лет остался круглым сиротой. Его четырехлетний брат Юрий не мог делить с ним детских забав. Ребенок был глухонемым от рождения. Достигнув зрелого возраста, Иван не раз с горечью вспоминал свое сиротское детство. Чернила его обращались в желчь, когда он описывал оби-ды, причиненные ему -- заброшенному сироте -- боярами. Описания царя столь впечатляющи, что их обаянию под-дались историки. На основании царских писем В. О. Клю-чевский создал знаменитый психологический портрет Ива-на-ребенка. В душу сироты, писал он, рано и глубоко врезалось чувство брошенности и одиночества. Безобраз-ные сцены боярского своеволия и насилий, среди которых рос Иван, превратили его робость в нервную пугливость. Ребенок пережил страшное нервное потрясение, когда боя-ре Шуйские однажды на рассвете вломились в его спаль-ню, разбудили и испугали его. С годами в Иване разви-лись подозрительность и глубокое недоверие к людям.

Насколько достоверен образ Ивана, созданный рукой талантливого художника? Чтобы ответить на этот вопрос, надо вспомнить, что Иван рос окруженный материнской лаской до семи лет и именно в эти годы сформирова-лись основы его характера. Опекуны, пока были живы, не вмешивали ребенка в свои распри, за исключением того случая, когда приверженцы Шуйских арестовали в присутствии Ивана своих противников, а заодно митропо-лита Иоасафа. Враждебный Шуйским летописец замеча-ет, что в то время в Москве произошел мятеж и «государя в страховании учиниша». Царь Иван велел сделать к тексту летописи дополнениея, которые значительно уточнили картину переворота. При аресте митрополита бояре «с шумом» приходили к государю в постельные хоромы. Мальчика разбудили «не по времени» -- за три часа до света -- и петь «у крестов» заставили. Ребенок, как вид-но, даже и не подозревал о том, что на его глазах произо-шел переворот. В письме к Курбскому царь не вспомнил о своем мнимом «страховании» ни разу, а о низложении митрополита упомянул .мимоходом и с полным равноду-шием: «да и митрополита Иоасафа с великим безчестием с митрополии согнаша» 2. Как видно, царь попросту за-был сцену, будто бы испугавшую его на всю жизнь. Мож-но думать, что непосредственные ребяческие впечатления, по крайней мере лет до 12, не давали Ивану никаких серьезных оснований для обвинения бояр в непочтитель-ном к нему отношении.

Поздние сетования Грозного производят странное впе-чатление. Кажется, что Иван пишет с чужих слов, а не на основании ярких воспоминаний детства. Царь много-словно бранит бояр за то, что они расхитили «лукавым умышлением» родительское достояние -- казну. Больше всех достается Шуйским. У князя Ивана Шуйского, зло-словит Грозный, была единственная шуба, и та на ветхих куницах,-- то всем людям ведомо; как же мог он обза-вестись златыми и серебряными сосудами; чем сосуды ковать, лучше бы Шуйскому шубу переменить, а сосуды куют, когда есть лишние деньги.

Можно допустить, что при великокняжеском дворе были люди, толковавшие о шубах и утвари Шуйских. Но что мог знать обо всем этом десятилетний князь-си-рота, находившийся под опекой Шуйских? Забота о со-хранности родительского имущества пришла к нему, ко-нечно же, в более зрелом возрасте. О покраже казны он узнал со слов «доброхотов» много лет спустя.

Иван на всю жизнь сохранил недоброе чувство к опе-кунам. В своих письмах он не скрывал раздражения против них. Припомню одно, писал Иван, как, бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Шуйский си-дит на лавке, опершись локтем о постель покойного отца и положив ноги на стул, а на нас и не смотрит. Среди словесной шелухи мелькнуло, наконец, живое воспомина-ние детства. Но как превратно оно истолковано! Воскре-сив в памяти фигуру немощного старика, сошедшего вско-ре в могилу, Иван начинает бранить опекуна за то, что тот сидел, не «преклонялся» перед государем -- ни как родитель, ни как властелин, ни как слуга перед своим господином. «Кто же может перенести такую гордыню?» -- этим вопросом завершает Грозный свой рассказ о правлении Шуйских.

Бывший друг царя Курбский, ознакомившись с его письмом, не мог удержаться от иронической реплики. Он высмеял неловкую попытку скомпрометировать бывших опекунов и попытался растолковать Ивану, сколь непри-лично было писать «о постелях, о телогреях» (шубах Шуйских) и включать в свою эписголию «иные бесчис-ленные яко бы неистовых баб басни» 3.

Иван горько жаловался не только на обиды, но и на «неволю» своего детства. «Во всем воли несть,-- сетовал он,-- но вся не по своей воли и не по времени юности». Но можно ли было винить в том лукавых и прегордых бояр? В чинных великокняжеских покоях испокон веку витал дух Домостроя, а это значит, что жизнь во дворце подчинена была раз и навсегда установленному порядку. Мальчика короновали в три года, и с тех пор он должен был часами высиживать на долгих церемониях, послушно исполнять утомительные, бессмысленные в его глазах ри-туалы, ради которых его ежедневно отрывали от увлека-тельных детских забав. Так было при жизни матери, так продолжалось при опекунах.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6