Судьба
Ким Борис
В философии судьба понимается как предопределенность событий и поступков, совокупность всего сущего, которое влияет и не может не влиять на бытие человека, народа и т. д. Греки персонифицировали судьбу в виде Мойры, Тюхе, Ате, Адрастеи. Понятие судьбы у них было тесно связано со справедливостью, которая в свою очередь была одной из кардинальных (главных) этических добродетелей. Мы можем сочувствовать прикованному Прометею, но смысл одноименной трагедии Эсхила как раз заключался в том, что закон судьбы неумолим и к людям, и к богам-олимпийцам, и к титанам.
Христианская теология, если не считать некоторые отклонения от генеральной линии в виде Пелагианства в целом придерживалась учения о предопределении Августина Блаженного. Смысл его заключался в том, что поскольку на всех людях лежит первородный грех, решение о том, кто будет спасен, а кто нет, определяется исключительно произволом Бога: мы все равны перед Ним в грехе и никакие наши личные заслуги не могут этого изменить. Эта экстремальная точка зрения была смягчена Фомой Аквинским в основном за счет положения о том, что участь человека может быть изменена церковью (что, конечно, весьма благотворно сказалось на материальном положении последней). Однако, она была возрождена Кальвином, но в очень своеобразном ключе. Он считал, что мы не можем изменить нашу судьбу, но мы можем ее узнать по внешним признакам. А именно, если человек состоятелен, имеет хорошую работу, семью, приближен к власти – то он и будет спасен. Так, по сути крайне детерминистская концепция послужила опорой для создания протестантской этики, и, как считают многие, сыграла огромную роль в становлении современной западной цивилизации.
Великие восточные мыслители были не столь категоричны. Будда говорил: «Вы жертвы не внешнего закона, а внутренней причины». И буддизм, и даосизм и конфуцианство признают, что человек может изменить свою судьбу. Собственно говоря, известная поговорка: «посеешь привычку – пожнешь характер, посеешь характер – пожнешь судьбу», – не что иное, как парафраз древней Китайской притчи:
«Конфуций любовался в Люйляне [водопадом]; струи спадают с высоты в три тысячи жэней, пена бурлит на сорок ли. Его не могут преодолеть ни кайманы, ни рыбы, ни черепахи – морские или речные. Заметив там пловца, [Конфуций] подумал, что тот с горя ищет смерти, и отправил своих учеников вниз, чтобы его вытащить. [Но тот] через несколько сот шагов вышел [из воды] с распущенными волосами, запел и стал прогуливаться у дамбы.
Конфуций последовал [за ним] и [ему] сказал:
– Я принял тебя за душу утопленника, но вгляделся: ты – человек. Дозволь задать вопрос: владеешь ли секретом, [как] ходить по воде?
– Нет, – ответил пловец. – У меня нет секрета. От рождения – это у меня привычка, при возмужании – характер, в зрелости – это судьба. Вместе с волной погружаюсь, вместе с пеной всплываю, следую за течением воды, не навязывая [ей] ничего от себя. Вот почему я и хожу по воде.
– Что означает "от рождения – это привычка, при возмужании – характер, в зрелости – это судьба?" – спросил Конфуций.
– Я родился среди холмов и удовлетворен [жизнью] среди холмов – [такова] привычка; вырос на воде и удовлетворен [жизнью] на воде – [таков] характер; это происходит само по себе, и я не знаю почему – [такова] судьба.»
Таким образом вопрос о судьбе собственно говоря является вопросом о том, является судьба роком или человек может ее изменить, это вопрос о соотношении свободы и детерминизма.
Два весьма авторитетных течения в психологии: бихевиоризм и психоанализ причину человека, если так можно сказать, помещали вне его. Бихевиоризм в его классическом варианте вообще имел дело с «пустым» организмом, психоанализ исходил из жесткой детерминированности судьбы событиями раннего детства. Лично я, впервые прочитав Фрейда (кажется это было «Введение в психоанализ») никак не мог понять, почему же он так упорно называет свою весьма спекулятивную конструкцию подлинно научной теорией. Понимание пришло позже. Действительно, жесткий детерминизм Фрейда соответствовал естественнонаучной парадигме, но – вековой давности, в духе Лапласа. В современной Фрейду науке от былого механистического детерминизма не осталось и следа. К этому времени относятся открытия в области квантовой физики с ее соотношением неопределенностей, копускулярно-волновым дуализмом, к чуть более позднему периоду – исследования хаотических явлений и гипотеза большого взрыва. Как бы то ни было, вот что писал Фрейд по этому вопросу: «Глубоко укоренившаяся вера в психическую свободу и выбор… совершенно не научна и должна уступить место утверждениям детерминизма, который управляет психической жизнью». Ролло Мэй очень точно назвал эту позицию «крахом личной ответственности».
Третья сила в психологии – гуманистическое направление, наконец, поместила причину человека внутрь него. А. Адлер – один из предтеч гуманистической психологии (хотя в учебниках его теорию почему-то часто помещают в раздел психоаналитических теорий личности) в своей концепции стиля жизни, которая очень напоминает по смыслу судьбу, признавал, что, хотя стиль жизни формируется в раннем детстве, его можно изменить. Основоположники же этого направления: Маслоу, Гольдштейн и Роджерс считали, что тенденция к развитию человека заложена в нем самом в виде особой потребности (мотива) – самоактуализации. Жизнь человека, таким образом, – это процесс развертывания его потенциала. В наиболее явном виде этот подход реализован Роджерсом, Ш. Бюллер и С. Джурардом, в менее выраженном – Маслоу. Однако в любом случае остается вопрос – что за потенциал, кем он заложен, можно ли его изменить? Будучи существенным шагом вперед в развитии идеи автономности человеческого существа, и возможности управлять своей судьбой это направление гуманистической психологии осталось в сущности преформистским. И это – ключевой момент его расхождений с другим крылом гуманистического направления – экзистенциальным. Настолько ключевой, что после смерти Маслоу, объединявшего своим авторитетом и харизмой эти два направления, был поставлен вопрос о том, существуют ли «две гуманистические психологии или одна» (Д. Роуэен). Нет, конечно и безусловно, экзистенционалисты согласны с тем, что « судьба человека полагается в нем самом » (это цитата из статьи Сартра с говорящим само за себя названием «Экзистенциализм – это гуманизм»). Однако, каким образом человек реализует свою судьбу? А следовательно, каким образом он может (и может ли вообще) ее изменить? Ведь оставаясь на позиции личностно-центрированного подхода нельзя не признать, что он в определенном смысле снимает ответственность с человека за его судьбу: ну, что поделаешь, не заложен во мне такой потенциал. Другая знаменитая цитата из Сартра, можно сказать квинтэссенция экзистенциализма: «Существование предшествует сущности». Для себя я это высказывание часто упрощаю: «Жизнь богаче схем». Это, конечно, не вполне серьезно. Но по большому счету и то и другое означает, что нет никаких заранее заложенных в нас сущностей, т.н. природы, потенциала, которые бы определяли направление и границы нашего развития, нашей судьбы. Наша судьба определяется выборами, которые мы делаем, и этот подход кардинальным образом отличается от личностно-центрированного. У Мамардашвили (хотя его нельзя отнести к экзистенциалистам) есть очень точная мысль по этому поводу: «Мы живем в мире, в котором ничто еще не случилось». Т.е. любой человек в каждый момент своего времени находится как бы в точке большого взрыва собственной вселенной, в особой сингулярности, в которой прошлое не важно и не имеет над ним власти. Это означает, что человек творит себя сам, он есть то, «каким он сделает себя сам». И именно он, а не Бог или иная сущность определяет, а следовательно, несет ответственность за свою судьбу. Для меня лично эта мысль важна еще и потому, что ставит вопрос о вере в совершенно другой плоскости. Есть Бог или его нет – это, в сущности, не важно. Моя жизнь от этого не может измениться. Свою судьбу человек творит сам, «здесь и сейчас» делая свой выбор. Опять Мамардашвили: «Экзистенция – это то, что сейчас здесь ты должен сделать. Она исключает откладывание на завтра или перекладывание на плечи другого… Ты должен сам». Кому? И зачем? Бьюдженталь отвечает на этот вопрос так: себе, ради сохранения собственной аутентичности, цельности, верности себе. Мне глубоко симпатичен такой взгляд на судьбу – она предстает не как нечто предопределенное, заданное, а как то, что человек творит сам. Дать человеку почувствовать себя хозяином судьбы – очень сильный терапевтический ход. Не случайно Бьюдженталь назвал свою терапию «жизнеизменяющей».
Для такого понимания судьбы принципиальной становится проблема выбора. О важности и определяющей роли выбора много писали и Э. Эриксон (стадии психосексуального развития) и Э. Фромм, но в работах психологов экзистенциального направления (Ялом) проблема выбора поставлена в ряд четырех узловых, которые призвана решать психология. По Бьюдженталю, одна из главных целей терапии заключается в том, чтобы помочь клиенту «почувствовать себя… имеющим выбор там, где ранее он испытывал принуждение».
Ролло Мэй рассматривает понятие судьбы в связи с соотношением свободы и детерминизма. Под судьбой он понимает некоторую систему объективных и субъективных ограничений. Новизна его подхода заключается в том, что по его мнению свобода и судьба взаимосвязаны и взаимообусловлены. Рост свободы расширяет поле взаимодействия человека с миром, что потенциально может привести к увеличению детерминирующих факторов. С другой стороны, хорошее знание своих ограничений (а здесь, кстати, он признает полезность психоанализа) может способствовать более качественному выбору в будущем. В похожем ключе решает проблему соотношения свободы и детерминизма Гринниг. У человека есть три возможные реакции. 1) это утверждение свободы без границ, вплоть до вседозволенности; 2) бегство от свободы и выбора, описанное Фроммом; 3) экзистенциальный выбор – исследование и расширение свободы через осознание межличностного и физического контекста и условий свободы, самоутверждение с одновременным признанием собственной конечности, уважение к другим людям и к их возможностям, пусть даже ограниченным.
Виктор Франкл говорил, что «упрямство духа» помогает нам преодолеть ограничения (наследственность, влечение, среда). Но это так называемая негативная свобода. Для построения своей судьбы недостаточно быть свободным «от». Столь, же важно, а может быть и еще важнее, быть свободным «для». Экзистенциальные психологи, прежде всего Франкл, Ялом, Бьюдженталь, Мадди сделали много для прояснения психологического содержания термина «позитивная свобода».
Свобода творить свою судьбу – не бесспорный дар. Он предполагает ответственность за свой выбор, и принятие связанных с ним минусов. Например, выбирая свободу и будущее, мы выбираем вместе с тем и тревогу (Мэй, Мадди): «Появление свободы тесно связано с тревогой: возможность свободы всегда вызывает беспокойство, и способ встречи с тревогой определяет, пожертвует ли человек свободой или утвердит ее». Однако мне представляется, что концепция активности в построении своей судьбы в экзистенциальной психологии не только отличается глубоким оптимизмом по отношению к человеку и поэтому гуманистична, она также весьма практична. Во всяком случае, я теперь точно предпочту тревогу чувству вины. Я и раньше подозревал о существовании такого рода оппозиции, но С. Мадди выразил это весьма выпукло. Это еще раз подтверждает любопытную мысль Франкла о том, что экзистенциальная психология – это психология взрослого, помогающая правильно оценивать и принимать вызовы нашей жизни: «мужество быть» и «отвагу выбирать».
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.temenos.ru/
