«Масса парадоксальна – она не является ни субъектом (субъектом- группой), ни объектом. Когда её пытаются превратить в субъект, обнаруживают, что она не в состоянии быть носителем автономного сознания. Когда же, наоборот, её стремятся сделать объектом, то есть рассматривают в качестве подлежащего обработке материала, и ставят целью проанализировать объективные законы, которым она якобы подчиняется, становится ясно, что ни обработке, ни пониманию, в терминах элементов, отношений, структур и совокупностей она не поддаётся».[22]
Социология не в состоянии произвести анализ в отношении масс. Любое исследование этой области приходит к провалу. Масса не имеет определения. Она – это поле постоянного поглощения, имплозии. «Зондирование» как способ исследования не возможно. Массы симулируют свою активность. Масса инертна. Она поглощает любой смысл. Она иррациональна, как общество потребления. По экономическому закону предельной полезности наступает «момент пресыщения», но масса предмет потребления превратила в знак, который указывает на социальный статус. Предмет потребления стал выражать потребителя. Идентификация через вещь.
«…Ситуация с техникой, наукой и знанием. Они обречены на существование в качестве магических практик и предназначенных для потребления зрелищ. Та же ситуация и самим потреблением. Экономисты, к своему удивлению так и не смогли рационализировать его, несмотря на основательность их «теории потребностей», несмотря на согласие массы с их рассуждениями о том, что в действительности является полезным, а что нет. Ибо на поведении массы этот её консенсус с экономистами обычно (а может быть, и никогда) не сказывается. Масса перевела потребление в плоскость, где его уровень оказывается показателем статуса и престижа, где оно выходит за всякие разумные пределы, или симулируется, где царствует потлач (Потлач – праздник у индейцев Северной Америки, сопровождающийся обрядами подношения даров тем, кто на него приглашался. В этих обрядах в символической форме выражалось соперничество различных социальных групп. Слово используют также для обозначения самой системы обмена, складывающегося между такого рода группами.), который отменяет какую бы то ни было потребительскую стоимость. Обращённые к ней настойчивые призывы к правильному, рациональному потреблению раздаются со всех сторон (они исходят и от официальной пропаганды, и от общества потребителей, и от ассоциации экологов и социологов), но всё напрасно. Ориентируясь на стоимость/знак, не задумываясь, делая на неё ставку (что экономистами всегда – даже когда представление об этой стоимости как о чём-то весьма неустойчивом они пытались ввести в свои теории – рассматривалось в качестве отступления от принципов экономического разума), масса разрушает экономику, выступает против «объективного» императива потребностей и рационального контроля за намерениями и устремлениями. Если стоимость/знак противопоставляется ею потребительной стоимости, то отсюда следует, что она обесценивает уже и политическую экономию».[23]
Идентификация потребителя через объект потребления. Это происходит, когда вещь наделяется смыслом не предполагаемого использования, а работает как знак. Вещь как означающее отсылает к означаемому – социальному статусу потребителя, и это становится её основной функцией.
«...вещи, суть категории вещей, которые самым тираническим образом создают категории личностей, - они стерегут порядок социального смысла, порождаемые ими значения строго контролируются. В своей множественности, одновременно произвольной и связной, они оказываются наилучшей опорой для столь же произвольного и связного социального строя, который эффективно воплощается в них под знаком изобилия».[24]
Масса сопротивляется анализу, будь он историческим или политическим. Она поглощает любое воздействие. Её «реакция» - это симуляция. Не поддаваясь классификации, она образует поле кишащего безразличия. Гравитационное поле, которое затягивает всякий смысл, и в котором смысл бесследно исчезает.
«…радикальное изменение взаимоотношения между историей и повседневностью, между публичной и частной сферами. Вплоть до 60-х годов полюсом силы выступала история: частное, повседневное оказывались лишь обратной, теневой стороной политического. Поскольку, однако, Взаимодействие данных сторон выглядело в высшей степени диалектичным, имелись все основания надеяться, что повседневное, равно как и индивидуальное, однажды займут достойное место по ту сторону исторического, в царстве универсальности. Конечно, эта перспектива воспринималась как отдалённая – слишком очевидными были вызывающие сожаление ограниченность активности масс сферой домашнего хозяйства, их отказ от истории, политики и универсального, их рабская зависимость от процесса тупого каждодневного потребления (успокаивало одно: они заняты трудом, благодаря чему за ними сохраняется статус исторического «объекта» - до того момента, пока они не обретут сознание). Сегодня представление о том, какой из двух полюсов является сильным, а какой слабым, становиться прямо противоположным: мы начинаем подозревать, что повседневное, будничное существование людей – это, весьма вероятно, вовсе не малозначащая изнанка истории, и, более того, что уход масс в область частной жизни – это скорее всего, непосредственный вызов политическому, форма активного сопротивления политической манипуляции. Роли меняются: полюсом силы оказываются уже не историческое и политическое с их абстрактной событийностью, а как раз обыденная, текущая жизнь, всё то (включая сюда и сексуальность), что заклеймили как мелкобуржуазное, отвратительное и аполитичное».[25]
Власть замкнулась на самой себе. И массы не поддаются власти, они симулируют подчинение. Их мало беспокоят политические события. Повседневное и частное взяло верх над абстрактно-целостным государственным.
«Масса избегает схем освобождения, революции и историчности – так она защищается, принимает меры против своего Я. Она функционирует по принципу симуляции и мнимого референта, предполагающему политический класс-фантом и исключающему какую-либо «власть» массы над самой собой – масса есть в то же время и смерть, конец политического процесса, которому она могла бы оказаться подконтрольной. Она губит и политическую волю и политическую репрезентацию».[26]
«…масса – это поле поглощения и имплозии, а не негативности и взрыва».[27]
Область события переместилась из истории государства, в историю личного. Дневник и фотоальбом – вот где теперь находится история, в которой есть место события. История государства стала областью бесконечной симуляции. Человек не идентифицирует себя по причастности. Он собирает эти причастности вокруг себя, но и в этом случае не находит целостности. Повседневность стала теперь основной заботой человека. «Vivo, ergo cogito».[28] Нет сомнения в повседневности, как нет сомнения в существовании. Нет надобности удостоверится в наличии сегодняшнего дня. Как нет надобности в трансляции ценности из прошлого. Функцию сохранения ценности взяли на себя вещи. Есть вещи, которые меня окружают, и есть я, потому что они вчера меня окружали, и завтра они будут. Утрата вещи приводит к утрате своей части. Своего рода «фетишизм». «У меня была машина – я был автолюбитель, теперь я её продал и стал пешеходом». Здесь видно как предмет влияет на повседневный образ жизни. Это своего рода идентификация в повседневности по наличию предмета собственности. Никакое политическое событие не будет волновать массы больше чем их личная собственность, и потребление.
«Появление молчаливого большинства нужно рассматривать в рамках целостного процесса сопротивления социальному. Конечно, сопротивления труду, но также и медицине, школе, разного рода гарантиям, информации. Официальная история регистрирует лишь одну сторону дела – прогресс социального, оставляя в тени всё то, что, будучи для неё пережитками предшествующих культур, остатками варварства, не содействует этому славному движению. Она подводит к мысли, что на сегодняшний день социальное победило полностью и окончательно, что оно принято всеми. Но с развитием социальности развивалось и сопротивление ей, и последнее прогрессировало ещё более быстрыми темпами, чем сама социальность».[29]
История государства – это история создаваемая и контролируемая властью, это один из элементов организации социального. Способ удержания и приращения власти. Но масса сопротивляется социальному как оформленности, она симулирует свою определённость. Она безразлична к истории, выражая молчаливое согласие.
«Власть – это необратимый принцип организации, она производит реальное, всё больше и больше реального, создавая квадратуру, номенклатуру, безапелляционную диктатуру, которая никогда не уничтожает себя, не захлёстывается вокруг самой себя, и смешивается со смертью. В этом смысле, даже если у неё нет конечной цели и окончательного приговора, власть сама становиться конечным принципом, она – последнее слово, неустранимое сплетение, последняя история, которую можно рассказать; она то, что образует структуру нерешённого уравнения мира».[30]
Недифференцированная, безразличная масса. Только в такой ситуации возможно возникновение терроризма. Это проявление безразличия в современном обществе.
Терроризм. «Характер функционирования этой слепой силы находится в полном соответствии с абсолютной недифференцированностью системы, в которой уже давно не существует различия между целями и средствами, палачами и жертвами. Своими действиями, выражающими его убийственное безразличие к тому, кто окажется у него в заложниках, терроризм направлен как раз против самого главного продукта всей системы – анонимного и совершенно безликого индивида, индивида ничем не отличающегося от себе подобных. Невиновные расплачиваются за преступление, состоящее в том, что они теперь никто, что у них нет собственной судьбы, что они лишены своего имени, лишены системой, которая сама анонимна и которую они, таким образом, символизируют, - вот парадокс нынешней ситуации. Они являются конечным продуктом социального, абстрактной и ставшей сегодня всемирной социальности. И именно потому, что они теперь – это «кто угодно», им и суждено быть жертвами терроризма»[31].
Масса – это результат унификации доведённой до безразличия. Это бессознательный способ сопротивления власти через инертность. Это то, что отменяет смысл власти, и низвергает её в пропасть безразличия. Масса упраздняет саму власть. Так же как она упраздняет историю. История теперь стала – предметом изучения в школе, для всех одинакова и потому безразлична. История стала способом манипуляции, и потому сомнительной в своей правдивости. Оттого стала вызывать безразличие в обществе. Она стала ненужной, поскольку есть повседневность, не вызывающая сомнений.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7
