В своей массе люди не отказываются от влечений и не слушают аргументов в пользу неизбежности такого отказа. И лишь благодаря влиянию образцовых индивидов они дают склонить себя к напряженному труду и самоотречению, от чего зависит существование культуры.
Но на это утверждение Фрейда можно возразить, что когда-нибудь новое поколение будет воспитано так, что добровольно принесут ей жертвы, трудясь и отказываясь от удовлетворения своих влечений. Но это зависит от того порядка, при котором человек формировался бы в нужном направлении, причем с детства.
Можно сомневаться в реализации этого плана, но нельзя оспаривать величие его; его значимость для человеческой культуры. По всей вероятности, определенный процент человечества – из-за болезненных задатков или чрезмерной силы влечения – навсегда останется асоциальным, но если бы удалось сегодняшнее враждебное культуре большинство превратить в меньшинство, то было бы достигнуто очень многое.
С осознанием того, что всякая культура покоится на принуждении к труду и на отказе от влечений, а потому неизбежно вызывание сопротивление со стороны объектов своих императивов.
Стало ясно, что сами блага, средства их получения и порядок их распределения не могут быть главным содержанием культуры. Ибо им угрожает бунт и разрушение части культуры. Рядом с благами выступают средства, способные служить защите культуры – средства принуждения. Эти средства второго рода можно охарактеризовать как психологическим арсеналом культуры.
Различные древние лишения – они общие для всех, они все еще действуют, все еще составляют ядро враждебных чувств к культуре. Речь идет об импульсивных желаниях: инцеста, каннибализма, кровожадности. Отношение культуры к этим древним импульсным желаниям не одинаково; лишь каннибализм всеми отвергнут.
Уже в этих древних отречениях дает о себе знать один психологический фактор, сохраняющий значение и для всех последующих. Человеческая психика прогрессировала: наше развитие идет в том направлении, что внешнее принуждение постепенно уходит внутрь и особая психическая инстанция, человеческое сверх-Я, включает в число своих заповедей. Это усиление сверх-Я есть ценное психологическое приобретение культуры. Личности, в которых это произошло, делаются из противников культуры в ее носителей. Чем больше их число в данном культурном регионе, тем скорее она сможет обойтись без средств внешнего принуждения.
С изумлением этот выдающийся психолог обнаруживает, что большое число людей повинуются запретам под давлением внешнего принуждения, то есть там, где нарушение запрета грозит наказанием. Множество культурных людей отшатнувшиеся от убийства или инцеста, не отказывают в алчности своей агрессивности, не упуская случая навредить другому, если можно при этом остаться безнаказанным.
В отношении ограничения связей с классами Фрейд сталкиваемся с недвусмысленной ситуацией. Люди, обойденные привилегированными классами готовы на все, чтобы лишиться своей дополнительной доли лишения. Когда это невозможно внутри данной культуры пускают корни устойчивая неудовлетворенность. Нечего и говорить, что культура оставляющая столь большое число участников неудовлетворенными и толкающая их на бунт, не имеет перспектив на длительное существование и не заслуживает его.
Мера интериоризации предписаний культуры, не единственное духовное благо, которое надо принимать в расчет при оценке культуры. У нее есть и идеалы и творения искусства.
Удовлетворение, которое получают участники культуры, имеет тем самым нарциссическую природу, оно покоится на гордости достигнутых успехов. Для своей полноты оно требует сравнения с другими культурами и поэтому каждая культура присваивает себе право презирать другую.
Но не только привилегированные классы наслаждаются благодеяниями своей культуры, но и угнетенные могут приобщиться к этому удовлетворению.
Другого рода удовлетворение доставляет представитель того или иного региона искусство. Искусство дает эрзац удовлетворения, компенсируя древнейшие запреты культуры.
Если искусство для Фрейда является чудесным даром природы, на время облегчающим человеку тяжелую ношу бытия, то совсем иным было его отношение к религии. В своих работах он проводит аналогию между процессами в индивидуальной психике и в развитии человеческого рода. В книге «Будущее одной иллюзии» религия рассматривается как следствие «древнейших и сильнейших» человеческих желаний, в работе «Недовольство культурой» она расценивается как одна из «техник» примирения с тяготами существования.
Самая, может быть, важная часть психического инвентаря культуры это ее религиозные представления, иными словами – ее иллюзии.
Конечно, если отказаться от культуры и делать все, что хочется это, была бы прекрасная жизнь. Но как неблагодарно стремиться к отмене культуры. Тогда нашей единственной участью, по мнению австрийского психиатра, окажется природное состояние, а его перенести гораздо тяжелей. Поэтому главная задача культуры, ее подлинное обоснование – защита нас от природы.
Как и для человечества, так и для одиночки жизнь трудна. Какую-то долю лишений накладывает на него культура. Последствием такого положения дел должны были бы стать грызущая тревога и тяжелая обида от оскорбленных чувств естественного нарциссизма.
Обращает на себя внимание то, что при характеристике культуры, Фрейд изначально пользуется отрицательно окрашенными понятиями и оборотами («культура – как гнетущий груз», «отдельный индивид враг культуры», «у большинства лиц присутствуют антикультурные тенденции и прочее»).
Такая оценка культуры, и религии в частности, содержащая негативные характеристики, логична в концепции Фрейда. Он ведь исходит из индивида, мотивация поведения которого подчинена активностью «либидо». Зоологический индивидуализм было необходимо обуздать, что и осуществляли и продолжают осуществлять механизмы культуры. Например, Фрейд пишет: «Если каждый будет следовать своим влечениям, начнется хаос, который мы сдерживали многотысячелетней работой культуры», «то, что культура выставила требование не убивать соседа, которого мы ненавидим, было в интересах человеческого общежития, на иных условиях невозможного».
Итак, по Фрейду у нас пересекаются два варианта оценки в существовании и переживании культуры (религии). Первый – негативный, связанный с невозможностью полного раскрепощения, самопроявлении индивида в условиях культуры, это оценка «оскорбленного естественного нарциссизма». Второй – позитивный, признающий необходимость механизмов религии (страх перед смертью) для совместного выживания индивидов. Эти два варианта представляют собой противоречивое единство, соотносящиеся как «желаемое» и «необходимое». «Необходимое» оказывается нежеланно, а «желаемое» - невозможно.
Но правомерно ли точкой отсчета считать лишь биологического человека. Когда и где он существует только как биологический?
Обратимся, например, к точке зрения российского академика Моисеева Н.Н. Он признает, что «нравственность является только человеческим явлением. И ее вполне можно рассматривать как кооперативный консенсус человеческих общностей. Основной же принцип - «не убий» как представляется, родился вследствие труда, накопленных знаний, необходимость появления качественно новой формы памяти, не существующей у животных. Труд, искусственные орудия, знания и нравственность – узел, связавший воедино корни общественного развития человека. После того, как принцип «делай, как я» изжил себя: возникает система «Учитель». То есть особую роль, постепенно приобретают мастера и умельцы. Их знания должны быть переданы следующим поколениям. Но в первобытной орде властвует внутривидовой отбор, то есть право силы. Поэтому орде однажды приходится изменить своим правилам. Так рождается основа основ человеческой морали, основное табу всех народов – «не убий».
Становление человеческой морали фактически прекратило совершенствование человека как индивидуума. Нравственность рождает чувство долга – это всегда система запретов, ограничений свободы выбора. Мораль и нравственность – новые принципы отбора, возникшие в процессе самоорганизации как эффективного средства адаптации формирующегося общества к изменяющимся условиям обитания.
Истоки культуры, возникновение культурной традиции Моисеев видит в той же мезолитической революции, породивший основной запрет цивилизации – «не убий»! Она возникает как потребность, как один из способов выхода из эволюционного тупика.
Может оказаться, что эта внутренняя логика развития приходит в противоречие с изменением реальности: традиция становится тормозом общественного процесса. Но «традиционность традиции», ее консервативность – необходимое для человека свойство его духовности.
Этика, мораль и нравственность – это не иллюзии порожденные биологией человека. Это особенности популяции homo sapiens тесно связанные со всем процессом не только, и может быть, не столько биологической эволюцией, сколько с процессом эволюции надорганизованной».
Как уже писалось выше, жизнь для человечества трудна, причем какую-то долю лишений накладывает на него культура.
Задача культуры здесь троякая: задетое самолюбие человека требует утешения, мир в целом и жизнь его должны быть представлены не ужасно; просит какого-то ответа человеческая любознательность.
Самым первым шагом являлось очеловечение природы. То есть человек подразумевает под силами внешней природы каких-то существ, управляющие людьми, он может общаться с ними, как с равными, это придает им характер отца, превращая их в богов.
Со временем делаются наблюдения за явлениями природы, обнаруживаются закономерности этих явлений, силы природы утрачивают, поэтому свои человеческие черты. Боги сохраняют свою троякую функцию: нейтральный ужас перед природой; примирение с грозным роком (прежде всего образ смерти), и вознаграждение за страдания и лишения.
Но постепенно люди замечают, что природные явления происходят сами собой. И лишь иногда посредством так называемых чудес они вмешиваются, как бы заверяя, что они есть. И чем более самостоятельной становится природа, чем дальше отстраняются от нее боги, тем в большей мере нравственность становится их подлинной сферой. Задача бога теперь – компенсировать дефекты культуры, следить за исполнением предписаний культуры, которым люди так плохо подчиняются. Сами предписания культуры наделяются божественным происхождением.
Общий смысл всего таков: жизнь служит какой-то цели, которая нелегко поддается разгадке, но подразумевает совершенство человеческого существа. Все совершающееся в мире есть исполнение намерений какого-то непостижимого ума. За каждым из нас кто-то присматривает, и оно не позволит нам стать куклой в руках природы. Всякое добро вознаграждается, а зло наказывается, если не в этой форме жизни, то в последующих существованиях, начинающихся после смерти. И мудрость, управляющая этим процессом,- черта божественных существ, создавших нас и мир в целом. Или единого божественного существа, сосредоточив в себе всех богов архаичных эпох.
Страницы: 1, 2, 3, 4
