Эти идеи были подхвачены немецкими философами Л.Бюхнером (1824 - 1899), К.Фохтом (1817 - 1895), Я. Молешоттом (1828 - 1893). Они были ревностными популяризаторами идей естественнонаучного материализма, дарвинизма и атеизма. В то же время они полностью разделяли взгляды Кабаниса на сознание. Так, Фохт отождествлял сознание с материей и утверждал, что мозг продуцирует мысль так же как печень желчь. В учении об обществе они распространяли мальтузианство и социал-дарвинизм. Они переносили законы природы, в частности биологические закономерности, на общественные явления, защищали классовое неравенство. Именно за эти принципиальные положения вульгарный материализм был объектом острой критики со стороны марксизма.
И все же следует отметить, что вульгарный материализм благодаря атеистической направленности, играл прогрессивную роль. Переплетаясь с позитивизмом, он способствовал ознакомлению с выдающимися успехами естествознания.
Разновидностью вульгарного материализма в понимании общественной жизни был вульгарный социологизм. Классических представителей вульгарного социологизма не существует. Он проявлялся как тенденция искаженного толкования марксизма либо некоторыми молодыми марксистами (Лафарг, Меринг), либо его противниками (Бернштейн и др.). Главными его отличительными чертами было сведение культурно – исторического процесса к следствиям от изначально господствующего экономического фактора. Вульгарный социологизм односторонне и прямолинейно истолковывал положение о классовой обусловленности форм общественного сознания. Чаще всего вульгарный социологизм выступал в связи с экономическим материализмом, но отличался от него, поскольку для последнего характерно непосредственное выведение идеологических явлений из уровня развития производительных сил или из уровня развития техники.
В области философии типичным примером вульгарного социологизма может служить книга В. Шулятикова «Оправдание капитализма в западноевропейской философии». В ней он проводит мысль, что «все без остатка философские термины и формулы» служат философам «для обозначения общественных классов групп, ячеек их взаимоотношений»[3]. Отсюда он делает категорический вывод, что, например, «мир, в системе Декарта, организован по типу мануфактурного предприятия»[4], или «спинозовское миропонимание – песнь торжествующего капитала … все поглощающего, все централизующего»[5].
В действительности же духовная сфера жизни общества имеет относительную самостоятельность к экономике, внутреннюю логику своего развития. На это неоднократно указывали сами классики марксизма[6].
II. Неокантианство
Неокантианство сформировалось в Германии во второй половине XIX в. Его основателями были О.Либман (1840 - 1912) и Ф.Ланге (1828 - 1875). Они выдвинули лозунг «назад к Канту!». По их мнению, необходимость разработки методологии и логических основ научного знания с кантианских позиций диктовалась новейшими открытиями в области физиологии чувств.
Немецкий физиолог И.Мюллер установил так называемый закон специфической энергии органов чувств. Согласно этому закону ощущения не есть доведение до нашего сознания качеств предметов. Они есть доведение до сознания состояние наших нервов, вызванное внешним воздействием. Например, ощущение света вызывается и действием света на сетчатку глаза, и давлением на глазное яблоко, и раздражением сетчатки глаза электрическим током и т.д.
Немецкий физиолог Гельмгольц из этого сделал вывод, что ощущение не образы или копии вещей, а всего лишь их знаки. Тем самым агностицизм Канта, его деление сущего на мир явлений и мир «вещей в себе», якобы, получил естественнонаучное подтверждение. Поэтому по Либману и Ланге и вновь возникли вопросы, как возможна наука, предписывающая законы природы как возможна философия, ответы на которые так настойчиво искал И.Кант.
Полное выражение неокантианство получило в двух школах: марбургской и фрейбургской (или баденской).
1. Марбургская школа неокантианства
Основателем марбургской школы неокантианства был Г. Коген (1842 - 1918). В нее входили П. Наторп (1854 - 1924), Э. Кассирер (1874 - 1945) и др. В центре внимания этой школы находились вопросы математического естествознания.
Отправляясь от взглядов Мюллера, Коген отбрасывает положение Канта о том, что познание начинается с ощущений, но сохраняет и стремится развить дальше кантовскую идею о том, что разум не открывает законы природы: он предписывает их ей. Единственным источником и содержанием познания Коген объявляет мышление. «Мы начинаем с мышления, - пишет Коген. У мышления не должно быть источника, кроме самого себя»[7]. Познание тем самым сводится, по Когену, к логическому конструированию предмета, осуществляемого по законам и правилам самого мышления. Мы можем познать лишь то, что сами создаем в процессе мышления.
Инструментом конструирования объекта познания Коген, как и Кант, объявляет логические категории. Но Коген отбрасывает положение Канта о том, что разум использует ограниченное число категорий (их Кант свел в известную таблицу). Процесс создания мышлением своих категорий, по Когену, протекает непрерывно и никогда не может завершиться. Истина, с этой точки зрения, это несоответствие наших понятий или суждений предмету, а, наоборот, соответствие предмета тем идеальным схемам, которые устанавливаются мышлением. Но даже эта истина, по Когену, недостижима. Процесс конструирования мышлением объекта познания не может завершиться. Истина тем самым растворяется в процессе искания того, что принципиально не может быть достигнуто. Она, утверждает Коген, не есть сокровище, но искатель сокровища или еще сильнее – «истина состоит единственно в искании истины»[8].
Отрицание за истиной свойства быть аналогом действительности логически приводит Когена к выводу, что конструируемый мышлением предмет познания не имеет аналога в действительности, т.е. не выражает собой ощущаемого и воспринимаемого мира. Для познания, говорит Коген, важно не то, существует ли единичный атом в действительности или нет, а то, насколько достаточна гипотеза (идея) атома для решения новых научных проблем. Выходит, по Когену, мышление не только создает предмет познания.
Это есть начало всякого бытия, - «Только само мышление может произвести то, что иметь значение в качестве бытия»[9]. Тем самым Коген лишь усиливает кантовский идеализм и агностицизм. Кант по крайней мере признавал объективное существование мира вещей и полагал, что логическое мышление может дать достоверное знание, если оно направлено на явления опыта, и терпит поражение лишь тогда, когда делает своим предметом вопросы, лежащие за пределами опыта.
Подобно Канту, Коген от теории познания переходит к этике, которая у него тесно связывается с учением о государстве. Нравственный человек, по Когену, может быть только членом общения людей и только в форме юридического лица, т.е. гражданином государства. Он должен стремиться к единству с другими людьми и к единству с государством. Существующие в действительности государства, считает Коген, являются государствами насилия, и они будут совершенствоваться в силу заложенных аpriori в душе каждого человека идеалов социализма, постоянно приближаясь к социалистическому государству. Социализм, по Когену, носит не политический, а этический характер. Это чрезвычайно долгий и даже бесконечный путь развития человечества. Именно из этого положения Когена родилась известная формула Э.Бернштейна, ставшая лозунгом оппортунизма в рабочем движении: «Движение – все, цель - ничто».
Наторп и Кассирер развивают дальше основную идею неокантианства о том, что познание есть логическое построение или конструирование предмета, осуществляемое по законам и правилам самого мышления. Наторп стремится построить содержательную логику, которая в отличие от формальной логики, исходящей из закона тождества «А есть А», опирается на закон «А есть В». Кассирер развивает положение о том, что цель познания заключается в отыскании функциональных зависимостей. Согласно Кассиреру процесс познания, скажем , атома все более и более превращает его в математическую модель. Объективная действительность, природа исчезают и заменяются математическими функциями.
Такое истолкование процесса познания неизбежно приводит Кассирера, да и всю марбургскую школу неокантианства к фундаментальному вопросу: способна ли наука из хаоса впечатлений формировать картину мира? Ответ неокантианцев негативен: неспособна. Источником понимания мира неокантианцы объявляют мышление, априорные категории, язык, религию, мифы, искусство и вообще историческое рассмотрение.
Таким образом, поставив задачу создать методологию научного познания, баденская школа неокантианства пришла к отрицанию объективной значимости науки вообще.
2. Фрейбургская (баденская) школа неокантианства
Представители фрейбургской (марбургской) школы неокантианства В.Виндельбанд (1848 - 1915), Г.Риккерт (1863 - 1936) и др. стремились разработать методологию исторических наук.
Виндельбанд считал, что в противоположность естественным наукам, имеющим дело с общим, повторяемым, закономерным в явлениях, исторические науки изучают единичные явления в их неповторимости и исключительности. «Одни из них есть науки о законах, другие – науки о событиях»[10]; одни из них «номотетические» (устанавливающие законы), другие «идеографические» (описывающие особенное). «… Первые учат, что всегда имеет место, последние – тому, что однажды было»[11]. Историк, занятый описанием единичных событий, должен иметь кроме формального принципа – принципа индивидуализации – еще и дополнительный принцип, дающий ему возможность выделять из бесконечного многообразия имевших место в прошлом фактов то существенное, что может иметь значение для истории. И таким существенным принципом отбора Виндельбанд объявляет отнесение исторических событий к культурным ценностям. Эти ценности, по Виндельбанду, берутся «из результатов исторической коллективной жизни рода», т.е. из фактов научного знания, нравственного поведения, произведений искусств – из культуры в широком смысле этого слова.
Однако в это, в общем то, правильное утверждение Виндельбанд вносит существенную поправку: «всякий человеческий интерес, всякая оценка, все имеющее значение относиться к однократному»[12]. Такая ориентация исторического исследования на описание индивидуальных событий, неповторяющихся, не- возникающих дважды, имеет под собой мысль, что исторический процесс начисто лишен исторических законов, и там, где бьется пульс «живой» истории, наука невозможна. Общественные науки, по Виндельбанду, призваны выполнять лишь две функции: описывать происходившие в прошлом явления и давать им оценку с точки зрения этических и вообще культурных ценностей. Общественные науки не могут выполнять прогностические функции. Что касается будущего, то к этому будущему люди могут стремиться, о нем можно мечтать, но оно не имеет под собой никакой объективной основы и не определяется никакими законами.
Г.Риккерт также различает науки о природе и науки о культуре. Науки о природе пользуются номотетическим методом и соотносят рассматриваемые явления с законами; науки о культуре – идеографическим методом и соотносят рассматриваемые явления с ценностями. Подобно тому как в науках о природе разум предписывают законы изучаемым явлениям, мир ценностей, с которыми соотносят изучаемые явления науки о культуре, образует идеальный мир, «совершенно самостоятельное царство, лежащее по ту сторону субъекта и объекта»[13].
Такое сведение исторической науки к описанию единичных событий с точки зрения неизменных метафизических ценностей лишает ее того, что делает ее наукой о прошлом, а именно – принципа историзма. Более того, учение о ценностях как о таких, которые стоят рядом с бытием, приводит к дуализму. По Риккерту получается, что мир «состоит из действительности и ценностей»[14], которые не только существуют рядом с друг с другом, но и противостоят друг другу.
Неокантианство оставалось ведущей школой в немецкой академической философии вплоть до 30-х гг. XX в. Оно было далеко от заката, когда нацисты, придя к власти, прекратили деятельность двух главных его организационных центров – кантовского общества и издания «Kantstudien». Деятельность этих центров возобновилась после второй мировой войны. Однако в настоящее время «ортодоксальное» неокантианство, фактически, не сохранилось. Оно по существу превратилось в рациональное обоснование философской антропологии, неогегельянства, философии культуры и других философских течений.
Литература
1. Виндельбанд В. Прелюдии. – СПб.: 1904.
2. Риккерт Г. О понятии философии. – Н.: «Логос» 1910.
3. Философия: курс лекций для студентов, магистров и аспирантов. В.Н. Чекер, Н.Н. Каськов. Луганск, 2003
4. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 20.
5. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.13
6. Шулятиков В.М. – Оправдание капитализма в западноевропейской философии От Декарта до Э.Маха. – М.: 1908.
7. Шпенглер О. Закон Европы, т.1.
[1] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 20, с. 34 – 35.
[2] Маркс к., Энгельс Ф. Соч., т.13, с.6.
[3] Шулятиков В.М. – Оправдание капитализма в западноевропейской философии От Декарта до Э.Маха. – М.: 1908, с.6.
[4] .Там же, с. 27
[5] .Там же , с. 42.
[6] . См. Энгельс Ф. Письмо к Блоку от 21 –22 сентября 1990, в кн. К.Маркс и Ф.Энгельс. Избранные произведения, т.2, 1955, с. 467 – 470.
[7] Cohen H. Logic deer reunion Recentness, 3 Eyeful. – Berlin / 192, s. 13.
[8] Cohen H. Ethic deer reunion Willenns. 5. Aufl. – Berlin, 1911, s. 93.
[9] Cohen H. Logic deer reunion, rkenntnis. – Berlin; 1902, s. 67.
[10] Виндельбанд В. Прелюдии. – СПб.: 1904, с. 319 – 320.
[11] Там же, с. 324.
[12] Windelband W. Geschichte and Naturwissenschaft, 2 Aufl. – Strassburg; 1900, s. 22.
[13] Риккерт Г. О понятии философии. – Н.: «Логос» 1910. С.33.
[14] Риккерт Г. О понятиях философии, кн. 1, с.33.
Страницы: 1, 2
