Для понимания истоков философии Ницше важное значение имеет его ранняя, неоконченная и неопубликованная при жизни работа « Философия в трагическую эпоху Греции». Здесь Ницше резко противопоставляет две эпохи в развитии древнегреческой философии: эпоху ранних греческих философов, досократиков, и эпоху, начавшуюся с деятельности Сократа. В противоположность традиционной точке зрения о « наивности» досократиков по сравнению с Сократом, Платоном, Аристотелем и их эллиническими последователями, Ницше доказывает, что досократики обладают явными преимуществами перед последними. Не системность, не рациональная строгость, а соответствие основным интенциям развития человека и культуры – вот в чем Ницше видит значение философии.
Этот критерий заставляет его отдать предпочтение философам-досократикам перед более поздними греческими философами. Первые были в согласии со своей эпохой, с её естественным и цельным развитием, в то время как последние думали уже только о своем собственном будущем, а не о будущем человека и культуры.
В самых ранних работах Ницше проступает два важнейших принципа, на которых будет строиться всё его «зрелое» мировоззрение. Во-первых, это представление о «пластичности», непредсказуемой изменчивости культуры и самого человека, представление, заставляющее Ницше считать важнейшим философским понятием понятие становления. Во-вторых, это убеждение в первостепенном значении философии как реального фактора, способного как помочь развитию человека и культуры, так и воспрепятствовать этому развитию, провести культуру к застою и даже деградации (позже эта тема особенно ярко зазвучит в применении к «негативной» роли христианства). Философия, по Ницше, это особый образ жизни, связанный с пониманием самой сущности жизни и, значит, со способностью руководить ходом истории и развитием культуры. « Для меня, — пишет Ницше, — философ имеет значение ровно настолько, насколько он может давать пример. Что своим примером он может увлечь собою целые народы, — в этом нет сомнения; это показывает история Индии, которая почти тождественна с историей индийской философии».
Не удивительно, что среди ранних греческих философов в качестве самого значительного и наиболее близкого себе Ницше выделяет Гераклита, ведь именно Гераклит впервые выразил идею становления, развития всего сущего. Ницше особенно подчеркивает, Что Гераклит в отличие от более поздних философов, также признававших универсальность становления, отрицает наличие некоего сверхэмпирического мира, в котором господствует неизменность. Он не боится признать становление абсолютным качеством бытия и не ищет для мысли опоры в некотором « вечном» и «неизменном» мире. Ницше также высоко оценивает стремление Гераклита к конкретному, интуитивному мышлению, избегающему абстракций, «иссушающих» все живое и становящееся.
Для понимания подлинного смысла идей Ницше очень многое дает его первая известная книга « Рождение трагедии». Её основная метафизическая конструкция лаконично выражена в предисловии, написанном через много лет после первой публикации этой работы, фактически в конце сознательной творческой жизни её автора. Как пишет Ницше, « вся книга признает только художественный смысл, явный или скрытый, за всеми процессами бытия- « Бога», если вам угодно, но конечно, только совершенно беззаботного и неморального Бога- художника, который как в созидании, так и в разрушении, в добром, как и взлом, одинаково стремиться ощутить свою радость, свое самовластие, который, создавая миры, освобождается от гнета полноты и переполненности, от муки сдавленных в нем противоречий. Мир, в каждый миг своего существования (есть) достигнутое спасение Бога, как вечно сменяющееся, вечно новое видение, предносящее преисполненному страданий, противоположностей, противоречий, который способен найти свое спасение лишь в иллюзии…». Типично гностическая мифологема «страдающего Бога», несущего в себе неразрешимые противоречия. Ницше ясно подчеркивает смысл своего принципиального расхождения с Шопенгауэром и Кантом. Для последних признание мира только «представлением» означает приговор миру, отказ от « доверия» к миру, это ведет к тому, что «за» миром постулируется некая « подлинная» реальность; для Ницше же цель, как он сам формулирует, — научиться « искусству посюстороннего утешения», позволяющему принять наш мир и нашу жизнь в качестве главной (если не единственной)
сферы бытия.
Кажется, что последнее суждение вступает в противоречие с многочисленными утверждениями, разбросанными по всему тексту работы, о том, что феномен дионисийства непосредственно отражает связь человека с Первоединым. Первоединое в этом контексте выступает как та « потусторонняя» метафизическая сущность, за полагание которой Ницше критикует всю классическую философию и Шопенгауэра. Однако как раз в этом пункте Ницше решительно отходит от буквального следования Шопенгауэру и начинает движение к новой метафизической конструкции, устраняющей разделённость двух миров – земного (пространственно- временного, эмпирического) и божественного (вечного, сверхэмпирического). Помогает ему в этом всё тот же Гераклит. Его идея посюстороннего первоединого (мирового огня) позволяет преодолеть наваждение платоновского дуализма и наметить контуры новой метафизики, в которой трансцендентный Абсолют оказывается одновременно имманентным нашей земной реальности. Переходный характер « Рождения трагедии», причудливое соединение в этой работе ещё непреодолённых чужих влияний и вызревающих новаторских идей наглядно отражается в том, что этот трансценденто-имманентный Абсолют Ницше называет и Первоединым и жизнью. Второе предвосхищает главную составляющую будущей философии Ницше – метафизическую интерпретацию «жизни», как иррациональной основы всего сущего. При этом в « Рождении трагедии» более ясно и прямо, чем в последующих работах, выступает связь утверждения об универсальности жизни с признанием центрального положения человека в бытии, благодаря чему жизнь как абсолютное начало всего сущего почти отождествляется с « жизненной силой» (позже она получит название воли к власти), прорывающейся в каждой личности. Ведь отдельный человек находится в нерасторжимой связи с Первоединым (жизнью), и эта связь постоянно «подтверждается» его диониссийскими состояниями, в то же время весь остальной (« неживой») мир есть только представление Первоединого и, значит, представление личности.
То, что именно человеческую личность Ницше понимает в качестве единственной адекватной формы « явления» Первоединого, или жизни, в «Рождении трагедии» становится ясным из анализа образа эсхиловского Прометея.. Мифу о Прометее и соответствующему образу трагедии Эсхила Ницше придаёт универсальное значение, считая этот миф выражением «сущности всего арийского мира». Если учесть, что через противопоставление арийского и семитского мира Ницше описывает различие «истинного» и « ложного» пути культуры и человека – движения (через внедрение в сознание людей и в культуру понятий вины, греха и долга)- с другой, станет ясно, что интерпретация мифа о Прометее в его работе выступает как символическое отражение единственно верного отношения человека к своей жизни и к своей судьбе.
« Несчастье, коренящееся в сущности вещей, которое сознательный ариец не склонен отрицать путем кривотолков, противоречие, лежащее в самом сердце мира, открывается ему как взаимное проникновение двух различных миров, например божественного и человеческого, из коих каждый как индивид прав, но, будучи отдельным и рядом с каким-либо другим, неизбежно должен нести страдание за свою индивидуацию. При героическом порыве отдельного ко всеобщности, при попытке шагнуть за грани индивидуации и самому стать единым существом мира – этот отдельный на себе испытывает скрытое в вещах изначальное противоречие, т. е. он вступает на путь преступлений и страданий». Очевидно, что в данном контексте противоположность божественного и человеческого Ницше понимает не в духе платоновского дуализма истинного и иллюзорного бытия, а в смысле гностических ересей христианства (манихейство) и древневосточных религиозно-философских систем (зороастризм) – как внутреннюю противоречивость единственного, «посюстороннего» мира. Подобно тому, как в гностических ересях признание этого «внутримирового» дуализма вело к резкому усилению значения личной позиции человека в борьбе двух сил мироздания, так и с помощью своей интерпретации мифа о Прометее Ницше обосновывает своеобразный титанизм, предельно возвышающий человек. Поскольку его основа – принцип единства-тождества человека с Первоединым, то оказывается, что прометеевское, титаническое начало является непосредственным отражением и реализацией в каждый момент жизни человека дионисийского начала в нём. «Титаническое стремление стать как бы Атлантом всех отдельных существ и на сильных плечах нести их все выше и выше, все дальше и дальше и есть то, что объединяет прометеевское начало с дионисическим».
Впрочем, необходимо отметить, что эта тема – тема прометеевского, титанического начала в человеке, ответственности человека за свою позицию в борьбе полярных начал мироздания – в «Рождении трагедии» появляется лишь в одном эпизоде (при анализе эсхиловской трагедии о Прометее) и слабо связана с главной линией рассуждений Ницше. Более ярко и прямо эта тема зазвучит в статьях из цикла «Несвоевременные размышления»,
созданные вслед за первой книгой Ницше. Именно в этом аспекте указанные статьи представляют особый интерес для понимания исходных принципов философской антропологии Ницше.
Прежде всего необходимо заметить, что нигде в других сочинениях философа мы не находим столь решительного утверждения идеи абсолютной уникальности каждой личности. Ницше настаивает на том, что эта уникальность является по существу только заданной, а не данной, личность призвана к тому, чтобы всю свою жизнь посвятить раскрытию своего внутреннего неповторимого содержания, своей уникальности. «В сущности, — пишет Ницше, — каждый человек хорошо знает, что он живет на свете только один раз, что он есть нечто единственное и что даже редчайший случай не сольёт уже вторично столь дивно- пестрое многообразие в то единство, которое составляет его личность; он это знает, но скрывает, как нечистую совесть, — почему? Из страха перед соседом, который требует условности и сам прячется за неё…Одни лишь художники ненавидят это небрежное щеголяние в чужих манерах и надетых на себя мнениях и обнажают тайну, злую совесть каждого, — положение, что каждый человек есть однажды случающееся чудо…». Главная проблема нашего существования в том, что мы подчиняемся общепринятому, живем в соответствии с всеобщими нормами и требованиями среды и тем самым теряем свою уникальность, т. е. теряем себя; «никто не осмеливается проявить свою личность, но каждый носит маску или образованного человека, или ученого, или поэта, или политика».
Принимая невозможность реализации идеала уникальности и неповторимости в жизни каждого человека, Ницше уточняет этот тезис в том смысле, что каждый человек должен отдать свою жизнь служению делу создания грядущих совершенных личностей. В своей работе «Шопенгауэр как воспитатель» Ницше говорит:«Ибо вопрос гласит ведь так: каким образом твоя жизнь – жизнь отдельного человека – может приобрести высшую ценность и глубочайшее значение? При каких условиях она менее всего растрачивается даром? Разумеется, лишь в том случае, если ты живешь для пользы редчайших и ценнейших экземпляров, а не для пользы большинства, т. е. экземпляров наименее ценных, если брать их поодиночке. И именно этот образ мыслей нужно внедрять и укреплять в каждом молодом человеке, чтобы он смотрел на себя как на неудавшееся произведение природы, но вместе с тем как свидетельство величайших и чудеснейших намерений этой художницы; ей не удалось это – должен он сказать себе – но я хочу почтить её великое намерение тем, что буду стараться, чтобы когда-либо ей это лучше удалось».
Здесь мы сталкиваемся с характерным противоречием во взглядах Ницше, которое и в дальнейшем, хотя и не в столь явной форме, останется главным противоречием его философии. Та метафизическая модель человека, которая лежит в основе всех его размышлений, безусловно, предполагает, что именно отдельная личность, во всей её конкретности и полноте, является центром бытия, только в этом случае приобретает глубокое оправдание борьба Ницше с традиционным пониманием человека, предполагающим приоритет всеобщей духовной субстанции над отдельными эмпирическими индивидами. Как мы только что видели, в одной из своих ранних работ Ницше прямо провозглашает первичность отдельной личности, абсолютное значение её неповторимой индивидуальности. Тем не менее при конкретной разработке своего учения и его (метафизическом) становлении он приходит к тезису, вступающему в непримиримое противоречие с этой идеей: он утверждает, что абсолютность личностного бытия не может быть реализована в каждой личности, и, значит, огромное количество «низших» личностей в своем существовании не могут быть признаны самодостаточными, значимыми сами по себе, а должны рассматриваться только как «материал», как промежуточные «пробы» для проявления «высших» личностей. Именно эта тенденция при её прямолинейном проведении и при полном забвении первой, противоречащей ей тенденции, ведет к тому упрощенному варианту «ницшеанства», который создал миф о Ницше как антигуманисте и проповеднике войны и насилия.
Для правильной оценки мировоззрения немецкого философа нужно постоянно помнить о присутствии в его философии обеих тенденций и, кроме того, учитывать, что вторая тенденция не должна пониматься в вульгарно — биологическом смысле, в том смысле. Что миллионы жизней служат только «унавоживанию» почвы, необходимому для появления отдельных «высших» индивидов. Даже проведенная цитата позволяет утверждать, что для Ницше значение неудачных экземпляров человеческого рода состоит не в том, что они служат грубым «материалом» для появления «высших», а в том, что они своим пониманием идеала человеческого развития и своей неудовлетворенностью собственной жизнью вносят в культуру мощный заряд устремления к этому идеалу. Каждая новая личность, входящая в жизнь и в культуру, под воздействием этого заряда с большей энергией и настойчивостью ищет истинной жизни и борется за полноту своей уникальности, за полноту воплощения идеала. В конечном счете именно эта непрекращающаяся борьба индивидов за свое совершенство, передающееся «по наследству» через культуру, и должна привести к появлению «высших» представителей человечества. Такая интерпретация идей Ницше подразумевает, что жизнь (и воля к власти как её сущность) реализуется в человеке прежде всего через его творческие усилия по созиданию культуры. Не вызывает никаких сомнений, что в своих ранних работах Ницше именно так использует понятие жизни, а биологические аналогии являются только аналогиями. Лишь в поздних работах (особенно в книге « По ту сторону добра и зла») эти аналогии приобретают самодовлеющий характер, и возникает тенденция к чисто биологической интерпретации понятий жизни и воли к власти. Однако целостное восприятие всего комплекса идей Ницше заставляет признать этот сдвиг в сторону биологизма, скорее, следствием его нарочитого радикализма, постоянного желания эпатировать благонамеренного обывателя.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.popal.ru/
