Понятия парадокс, антиномия, контрадикторность содержат общий пояснительный компонент - противоречие. Однако само понятие "противоречие" крайне противоречиво
Противоречие в формальной логике возникает тогда, когда два суждения одинаково доказуемы, что, естественно, подрывает представление об истинности и истине и стимулирует поиск действий по устранению противоречий.
Понятие антиномии (греч. - противоречие в законе) возникло ещё в античности и было предметом внимания многих философов, считавших антиномичным тот факт, что каждое из положений может быть логически доказанным: прерывность и непрерывность материи, конечность и бесконечность мира и др.
Контрадикторность строится на противоречивых суждениях, исключающих друг друга (например, все люди лживы и некоторые люди не лгут), при этом одно из контрадикторных суждений необходимо ложно, другое - истинно.
Противоречия снижают роль показателей истинности, отсюда беспокойство логиков и философов разных времён и разных взглядов. Логика обосновывает возможные способы рассуждения, связывает их с понятием истинности и считает невозможными те, которые не гарантируют истинности выводного знания. Но "истинно / ложно" с трудом ориентируется на однозначный результат. Существование миропорядка и возможность его познаваемости порождают бесконечные споры. Вот почему "бесчисленные Пилаты спрашивают, зевая от скуки: "Что есть истина?" (цит. по: [4, 120]).
Парадокс (греч. - неожиданный, необыкновенный, странный) - мнение, суждение, резко расходящееся с обычным, противоречащее здравому смыслу; неожиданное явление, не соответствующее обычным представлениям. Как видим, говорить о парадоксальных суждениях можно только получив представление о норме, с одной стороны, и о здравом смысле - с другой. Что касается здравого смысла, здесь ещё больше неясностей (вряд ли кто-нибудь в наше время рискнёт дефинировать это понятие). Столь же не просто понимание нормы. Существует множество норм, призванных обеспечить разного рода взаимоотношения, - этические, этикетные, языковые, коммуникативные и т.д.
Ни одно из встретившихся нам определений понятий контрадикторного характера не проясняет до конца сути противоречия, и в этом можно усмотреть существенный когнитивный фактор: отсутствие вразумительных объяснений "спасает" противоречия, без которых, вероятно, невозможен мир и невозможна наука, его объясняющая.
Противоречия связаны с диалектическим процессом познания, они выражают глубокие и гносеологические трудности этого процесса, заставляют задуматься о принципах ментальной. деятельности. "Парадоксы играют роль того окошка в доменной печи, которое позволяет заглянуть в скрытую от обычного взгляда лабораторию познавательной деятельности, увидеть приёмы и принципы, обычно остающиеся вне поля зрения и, казалось бы, столь самоочевидные, что мы их принимаем без обоснования" [8, 468].
Парадоксы заставляют задуматься о принципах, вербальных возможностях и результатах ментальной деятельности человека, о вопросах референции, соотношении типов знания и механизмов понимания, о нарушении законов и норм и, возможно, о связи нарушений норм с истиной.
Контексты, высказывания, попадающие под рубрику противоречивых, существенно различаются по своей природе и могут получить разную интерпретацию, так как понимание носит плюральный, множественный характер.
Наверное, бесспорным можно признать одно: жёсткие правила и соглашения далеко не всегда обусловлены особенностями человеческого сознания и не являются законами природной деятельности человека. Во всяком случае, они могут оказаться недостаточными для детерминации условий истинности.
"Что заставляет факты отбрасывать речевую, словесную тень? Тени сами не падают, необходим свет. Это смысл" [4, 116]. Смысл парадокса иногда трудно доказать, но доказать отсутствие смысла ещё труднее. Ощущение смысла может прийти мгновенно, даже в том случае, если на вербальном уровне он оформлен как абсурд - бессмыслица, нелепость. "Смысла нет ни в чём, это мы все прекрасно знаем", - писал Ионеско в одной из своих пьес. "Всё бессмысленно, кроме бессмыслицы. Всё нереально, кроме нереального" (Г. Иванов). "Всё хорошо, но бессмысленно. Бессмысленно говорить: говорить мешает думать" (А.М. Пятигорский). Всё это референциально не прозрачные (о понятии "референциальная непрозрачность" см. [5]), но содержательно богатые контексты, расширяющие психологическое пространство понимания. Отрицание смысла в этих случаях само оказывается смыслом: бессмыслица спасает смысл.
Удивительно, что доверие к бессмыслице может возникать быстрее, чем доверие к смыслу. Пример - произведения Л. Кэрролла, построенные на "конструктивном абсурде". Этот феномен привлёк внимание к проблемам семантической корректности, девиациям, способным порождать особый смысл. Примеров конструктивного абсурда предостаточное количество в литературе определённых жанров (чего стоит "Сначала намечались торжества, потом аресты, потом решили совместить" Шварца, или " - Ваше идеологическое кредо? - Всегда Ильфа и Петрова!).
Парадоксальные построения оказываются самопорождающей смысловой системой, выстраивающей семантическую линию, идущую параллельно с нормативной семантикой слова или, точнее, "надстраивающейся" над ней. Смысл существует во множестве модальностей. Парадоксальная модальность - модальность противоречия, неожиданного положения вещей - самая сложная, не поддающаяся простому ранжированию по шкале "хорошо / плохо". Она принимается в том виде, в котором вербально представлена. Противоречивый смысл можно переформулировать, можно сопроводить длинным комментарием с широким привлечением внелингвистических деталей, но и в переформулированном виде останутся сигналы противоречия, концентрированно переданные в парадоксе. В самом деле, как переформулировать фрагмент критического дискурса по поводу некоторых современных учебников истории: "Мнение составителей учебника по истории не всегда совпадает с самой историей" (перед этим: "Школьный учебник истории, как жулик на допросе, постоянно меняет свои показании").
Парадокс блокирует снятие противоречия, приведение высказанного в норму, и это свидетельствует о том, что противоречивая конструкция строится не для того, чтобы её проектировали на некую норму, а для того, чтобы в ней увидели не-норму как признак особого положения вещей, а может быть и как свойство мира, а не только свойство сознания. Просьба разъяснить парадоксальное высказывание снижает статус адресата и может быть оправданной только при условии полного отсутствия у коммуникантов пресуппозиции.
Природа правил сложна и изменчива. Фетишизируя правила, мы можем упростить представление о мироустройстве и возможностях человеческого познания. В парадоксе сталкиваются разные системы правил. Столкновение не игнорирует правило из простого нигилистического замысла, а в особой вербально-содержательной форме являет его или служит накоплению доказательств для новых правил. "В естественном мире природы и языка ненормативность помогает обнаружить норму и правило", - пишет Н.Д. Арутюнова [3, 79]. Речь идёт о том, что восприятие фиксирует аномальные явления, отделяет их от фона. И тогда понятно, почему больше всего противоречивых построений пребывает в поэзии, широко применяемой приём отстранения, в публицистике (особенно в заголовках), в афористике. "Человек воспринимает мир избирательно и прежде всего замечает аномальные явления, поскольку они всегда отделены от среды обитания. Непорядок информативен уже тем, что не сливается с фоном. Аномалия часто загадочна или опасна. Она поэтому заставляет думать (творит мысль) и действовать (творит жизнь)" [3, 76]. Парадоксы элиминированы из контекста строго логических теорий как ментальные монстры. Но выравнивание смысла парадокса через уравновешивание отношений между словом и значением лишено смысла: получим суррогатный заменитель смысла, то есть никакой тождественности сказанного вне нормы и переведённого в норму быть не может. В парадоксе существует только тот смысл, который мы в состоянии обнаружить, понять как именно парадоксальный и никакой другой. "Нарушение законов логики не всегда говорит о пороке мысли. Оно может говорить о пороке мира и человека" [2, 9].
Со времён античности известен парадокс лжеца, или парадокс самофальсификации, считающийся в логике лишённым смысла и неприемлемым. Напомню о сути этого парадокса: никакое суждение не может быть авторефлексивным, то есть содержать само себя в качестве основного довода. Например, "Все суждения ложны" или "На свете нет здравомыслящих людей", или "Ни один политик не вызывает доверия" (особенно очевиден парадокс лжеца, если об этом говорит сам политик). Парадокс лжеца представлен в авторефлексивных высказываниях типа: "Я даже не буду говорить о…", "Я не слова не скажу о…" - и далее пространное изложение того, о чём не собирался говорить; в утверждениях о собственном уме, скромности, порядочности, таланте и под., так как доказательства этих качеств от первого лица ведут к сомнению в них.
А.Д. Шмелёв приводит пример парадокса лжеца "в чистом виде" - высказывание Разумихина из "Преступления и наказания" Достоевского: "Все мы врём, потому что и я тоже вру, но доврёмся же, наконец, и до правды…" [9, 93].
Аналогом парадокса лжеца можно считать такое высказывание А. Битова об И. Бродском: "Иосиф был футболистом, которым никогда не был, лётчиком, которым никогда не был, путешественником, которым никогда не был" (телепрограмма, посвящённая годовщине смерти поэта). С точки зрения законов логики, здесь две самофальсификации - самого говорящего и того, о ком он говорит. Но речь идёт о поэте, и события, который он описывает, относятся к его внутренним переживаниям. Мысли о воображаемом не нуждаются в событийной опоре биографического характера. "Пушкин лишь раз выезжал за пределы отечества, да и то в обстоятельствах экстремальных. Для Шекспира индивидуально обозримая вселенная умещалась между Стратфордом и Лондоном, а Рембрандту не понадобилось даже переезжать из Лейдена в Амстердам, чтобы с такой глубиной отобразить человеческую природу. Видимо, главное всё-таки в душе творца. То, что Шекспир, Рембрандт, Пушкин видели и переживали (а они видели и пережили многое), существенно не как факт действительности, а как достояние их необычайного внутреннего мира" [4, 122]. Речь идёт о метафизическом опыте поэта, об особой форме мысли и иллокутивной логике, не выводимой из значений слов, а связанной со смыслом. Отсутствие пространственно-временных ограничений в представлении мира от первого лица - норма поэтического нарратива ("Охватывает дрожь чужого опыта", - писала Б. Ахмадулина).
Страницы: 1, 2
