Рефераты. Какие вопросы решает философия? Имеют ли они смысл?

Противопоставление души и тела имело место и в античной философии, но христианство вносит новые идеи в учение об отношениях двух природных начал в человеке. Во-первых, в нем появляется догмат о воскрешении в день Страшного суда всех людей, а значит, всех тел, и вселении в эти тела прежних душ. На этом суде Бог должен будет судить всех людей по их делам, и определять их дальнейшую загробную судьбу. Обоснование догмата о Страшном суде в средневековой философии способствовало возникновению проблемы соотношения души и тела человека, которая ставилась в форме таких примерно вопросов: «Чем человек должен руководствоваться в жизни, запросами тела или заботой о чистоте души?», «Почему душа обязательно вернется в свое тело в день Страшного суда?» и др. Ответы на эти вопросы давались многими средневековыми мыслителями.

В связи с идеей Страшного суда в Библии появляется, а затем начинает обсуждаться средневековыми мыслителями понятие истории как линейного процесса, прогресса – направляемой законом последовательности событий. Древние греки истории не знали, так как оперировали циклическими представлениями о времени: в их космосе все двигалось по кругу от зарождения через развитие и гибель к новому зарождению, и так без конца. В христианстве история обретает свой смысл – наступление Царствия Божия, поэтому она становится целестримительной. Христианская история двигается по прямой от сотворения мира к грехопадению, от договора Бога с евреями (который христиане объявили временным) к ожиданию Спасителя всех христиан, и от явлений Мессии к последнему судному дню.

Еще одним новым понятием, появившимся в средневековой философии, стало понятие личности, которую Боэций определял как «рациональную неделимую сущность». То есть теперь человек – это не только единство души и тела, но это и личность – разумное существо, наделенное волей, субъект истории грехопадения и спасения. Личность способна отличить добро от зла и спастись, и эта способность сближает ее с ангелами. Упомянутая воля, как одна из составляющих души, также стала открытием средневековой философии (с античности, благодаря Сократу, были известны два ее элемента: разум и совесть). Открытие воли заставило задуматься о влиянии воли на поступки человека и породило проблему свободы воли, которая ставилась в таких вопросах: «Свободен ли человек в своих поступках?», «Совершает ли он все поступки (хорошие и плохие) по своей воле или им руководит Бог?», «Кто несет ответственность за совершаемое человеком зло: он сам или Бог?». Проблема свободы воли широко обсуждалась в средневековой философии. В ее обсуждении приняли участие многие мыслители.

Так, Августин считал, что свободная воля человека ответственная за зло, существующее в мире. Свободная воля постоянно увлекает человека к тому, чтобы он преступал божественный закон и совершал грехи. Грехи – это привязанность к земным, телесным благам, самонадеянность и гордыня, проявляющиеся тогда, когда человек воображает, что может полностью овладеть миром и не нуждается в божественной помощи. Грех, по определению Августина, – это бунт смертного тела против бессмертной души. В грешнике уже не душа контролирует тело (ибо ее духовные силы почти полностью истощаются), а телесные влечения подчиняют себе душу. Предоставленный самому себе, человек бессилен освободиться от греха, ему необходима помощь свыше. Поэтому Творец, даже наделив человека сводной воли, ни на миг не выпускает его из-под своего наблюдения; Бог постоянно управляет всем миром и каждым человеком. Одним он дает грешить в соответствии с их свободной волей, а другим – не дает. Они – избранные, наделенные божественной благодатью, и только они спасутся в день Суда.


Вопрос 4. Прав ли был Л. Н. Толстой, когда учил о непротивлении злу насилием?


Ответ: Непротивление Толстой рассматривал как приложение учения Христа к общественной жизни, социальную программу Христа. Непротивление злу в его понимании — это единственно эффективная форма борьбы со злом. Насилие, в особенности государственное насилие, в значительной мере держится на поддержке со стороны тех, против кого оно применяется. Поэтому простое неучастие в насилии, достигаемое через непротивление, уже есть его ослабление. Кроме того, Толстой говорит не вообще о непротивлении злу, он говорит о непротивлении злу насилием, физической силой. Это не исключает противление злу другими — ненасильственными методами. Толстой не разрабатывал тактику коллективного ненасильственного сопротивления, но его учение допускает и даже предполагает ее. Сфера действия такой тактики — духовное влияние, ее типичные формы — убеждение, спор, протест и т.д. Толстой назвал свой метод революционным. Смысл толстовского непротивления не в том, чтобы добиться пропуска в рай, а в том, чтобы качественно преобразовать отношения в обществе — через изменение духовных основ жизни достигать мира между людьми.

Заповедь непротивления соединяет учение Христа в целое только в том случае, если понимать ее не как изречение, а как закон — правило, не знающее исключений и обязательное для исполнения.

Допустить исключения из закона любви — значит признать, что могут быть случаи нравственно оправданного применения насилия. А это невозможно. Если допустить, что кто-то или в каких-то обстоятельствах может насилием противиться тому, что он считает злом, то точно так же это может сделать и любой другой. Ведь все своеобразие ситуации, из которой вытекает идея непротивления, как раз и состоит в том, что люди не могут прийти к согласию по вопросу о добре и зле. Если мы допускаем хоть один случай «оправданного» убийства, то мы открываем их бесконечную череду. Современник Толстого известный естествоиспытатель Э. Геккель пытался, апеллируя к естественным законам борьбы за существование, обосновать справедливость и благотворность смертной казни, как он выражался, «неисправимых преступников и негодяев». Возражая ему, Толстой спрашивал:

«Если убивать дурных полезно, то кто решит: кто вредный. Я, например, считаю, что хуже и вреднее г-на Геккеля я не знаю никого, неужели мне и людям одних со мной убеждений приговорить г-на Геккеля к повешению?».

Этот аргумент против насилия, который впервые был выставлен в евангельском рассказе о женщине, подлежащей избиению, является, по существу, неотразимым: где тот безгрешный, кто может безошибочно судить о добре и зле и сказать нам, когда и в кого можно бросать камни?!

Толстой считал также несостоятельной утилитаристскую аргументацию в пользу насилия, согласно которой насилие оправдано в тех случаях, когда оно пресекает большее насилие. Когда мы убиваем человека, который занес нож над своей жертвой, мы никогда не можем с полной достоверностью знать, привел ли бы он свое намерение в действие или нет, не изменилось ли бы что-нибудь в последний миг в его сознании. Когда мы казним преступника, то мы опять-таки не можем быть стопроцентно уверены, что преступник не изменится, не раскается и что наша казнь не окажется бесполезной жестокостью. Но и допустив, что речь идет о преступнике закоренелом, который бы никогда не изменялся, казнь не может быть прагматически оправдана, ибо казни так воздействуют на окружающих, в первую очередь близких казнимому людей, что порождают врагов вдвое больше и вдвое злее, чем те, кто были убиты и зарыты в землю. Насилие имеет тенденцию воспроизводиться в расширяющихся масштабах. Поэтому сама идея ограниченного насилия и ограничения насилия насилием является ложной. Именно эта-то идея и была отменена законом непротивления.

Л.Н. Толстой говорит, по сути дела, очень простую вещь: насилие несовместимо с моралью и разумом, и тот, кто желает жить по морали и разуму, никогда не должен совершать его.

Вопрос 5. Специфика экзистенциалистского подхода к проблеме бытия?


Ответ: Одним из крупнейших и влиятельных течений современной философии является экзистенциализм (философия существования). Экзистенциализм представлен в современной философии многочисленными учениями и школами. По геосоцикультурному признаку все эти учения и школы можно классифицировать как немецкий, французский, русский, японский и другие экзистенциализмы.

Экзистенциализм сформировался в западной Европе в период между двумя мировыми войнами. Он опирается на антрополого-персоналистскую традицию, которая берет свое начало от Сократа и софистов. Экзистенциалисты увидели, наконец, что человек не только познает мир разумом, но он в нем живет, переживает его, и постарались представить целостную, насколько это возможно, картину такого переживаемого человеком бытия, специфически человеческого бытия, или «человеческого существования» – по-французски, «экзистенции».

Все экзистенциалисты основной философской проблемой считали проблему бытия, или смысла бытия. О важности названной проблемы М. Хайдеггер так говорит в своей главной работе «Бытие и время» (1927); «Есть ли у нас сегодня ответ на вопрос о том, что мы собственно имеем в виду под словом «сущее»? Никоим образом. И, значит, вопрос о смысле бытия надо поставить заново». По мнению Хайдеггера, мы ничего не можем сказать о «бытии вообще», бытии как таковом. Немецкому мыслителю вторит Х. Ортега-и-Гассет, утверждающий, что нет никакой другой реальности, помимо той, которая дана нам в нашем сознании. В этом смысле «внешний мир находится в нас, в нашем воображении». Поэтому, чтобы познать мир, «мне не обязательно выходить за свои пределы, он всегда рядом со мной, и мое бытие такое же, как и бытие мира», - продолжает испанский мыслитель. Мир и сознающий его человек существуют совместно. Одно без другого не бывает.

Во французском варианте экзистенциализма, у Ж.-П. Сартра в его основном сочинении «Бытие и ничто» (1943) похожим образом утверждается, что для нас мир существует только как явление нашего сознания, как феномен, переживаемый нами, и никакого другого, объективного мира, для человека не существует. И оба они зависят друг от друга, влияют друг на друга, определяют друг друга. Не существует определенной картины мира, которая никем не воспринимается, так же как не существует чистого сознания, которое ничего не сознает.

За то, что свое существование человек не просто сознает, а переживает в каждый настоящий момент, Хайдеггер обозначает этот вид бытия термином Dasein («тут-бытие», «бытие-сознание», «существование»). Ортега определял экзистенцию еще более понятно – как нашу жизнь, и считал, подобно прочим экзистенциалистам, что «коренной вопрос философии в том, чтобы определить этот образ бытия, эту первичную реальность, которую мы называем «нашей жизнью».

Его поддерживает Хайдеггер: существование открывает путь к познанию сущего, но оно не вещь и его нельзя изучать научными методами. Единственный способ постижения бытия человека – пережить его и описать таким, каким оно открывается в этом переживании. При этом надо помнить, что экзистенция уникальна, «жить – это то, чего никто не может сделать за меня, … это мое индивидуальнейшее бытие».

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6



2012 © Все права защищены
При использовании материалов активная ссылка на источник обязательна.