Что касается первой проблемы, то софистов чрезвычайно интересовал вопрос, что в обществе является естественным, то есть существующим "по природе", а что имеет искусственное происхождение. Универсальное противопоставление природы искусству развёртывается у софистов, прежде всего, в отношении трёх основных вопросов: возникновения общества и государства, законодательства, религии.
Происхождение государства, согласно софистам, почти полностью искусственно. Платон так описывает софистическую концепцию: "В государственном управлении ... разве лишь незначи-тельная часть принадлежит природе, большая же – искусству». Непосредственно касающимся общества является и вопрос языка, который имеет очень важное значение, поскольку, как отмечалось выше, искуство красноречия было неизменным атрибутом софистики. Софисты расценивали происхождение языка как чисто искусственное явление, и в качестве свидетельств этого они приводили синонимию (обозначение одной вещи разными словами) и омонимию (обозначение разных вещей одним словом).
Законы с точки зрения софистов тоже явление полностью искусственное, и поэтому их положения далеки от истины. Однако здесь мы видим некоторое несовпадение взглядов софистов относительно того, что представляют собой законы. Протагор считал, что мнение города, выраженное в законе, есть истина. Антифонт, живший уже во время кризиса демократии, видел критерий истины в "природе" и "естественных" интересах человека; по его мнению "человек будет извлекать для себя больше всего пользы, если в присутствии свидетелей он станет соблюдать законы, высоко их чтя, оставаясь же без свидетелей, будет следовать законам природы». Гиппий провозгласил, что все люди "по природе" – "родственники", "сограждане", а закон, "властвуя над людьми, принуждает ко многому, что противно природе». По мнению Калликла, законы устанавливаются слабыми, которых большинство и которые, стараясь запугать более сильных, утверждают, что быть выше остальных постыдно и несправедливо. Фразимах считал, что во всех государствах справедливостью считается то, что пригодно существующей власти. Стоит отметить, что подобная диалектика общественной жизни послужила основанием для релятивистских идей софистов, то есть провозглашения относительности всякого знания.
Что касается религии, то происхождение богов определялось софистами как искусственное, поскольку, как говорил Протагор, мы ничего не можем знать о богах.
Второй глобальной проблемой, занимавшей умы софистов, была проблема "человек и познание", в процессе решения которой они приходят к релятивизму, то есть признанию того, что всё в мире относительно. Протагор первый заявил, что "о всяком предмете можно сказать двояко и противоположным образом", и он же выдвинул знаменитый тезис: "Человек есть мера всех вещей, существующих что они существуют, не существующих что они не существуют", на основании которого был сформулирован критерий: "Мнение человека есть мера истины". Протагор, однако, переводит данную проблему в практическую сферу: все ощущения и основанные на них мнения истинны, только "одно лучше другого, но ничуть не истеннее". В итоге мысль Протагора об относительности человеческих понятий сводится к тезису: "всё истинно".
Горгий придерживается внешне противоположной, но в сущности той же позиции: "всё ложно". В своём рассуждении "о природе" он выдвигает три тезиса: 1). Ничего не существует. 2). Если даже нечто и существует, то оно непостижимо. 3). Если оно и постижимо, то невыразимо и необъяснимо для других. Подобный нигилизм, как и протагоров релятивизм, является логическим выводом из субъективистского в своей основе подхода к внутренней противоречивости понятий.
Хотя многие критики часто определяют деятельность софистов словами "блеск формы и нищета содержания", следует обратить внимание на то, что риторический аспект софистики, к которому чаще всего и относятся подобные характеристики, вовсе не является пустыми рассуждениями. Софистов часто упрекают в том, что они равнодушны к жизненным проблемам граждан и что их учения носят несколько отвлечённый характер. Однако подобная "отвлечённость" необходима для глобальных обобщений, для более искусного и логически верного решения практических задач. Якобы пустые, "беспредметные" рассуждения софистов, приложенные к какой-либо реальной проблеме, обретает вполне понятный смысл и становятся как бы двигателем этой проблемы, то есть софистика в сочетании с действительностью уже представляет собой некий живой организм. Софистика словно оформляет практику, определённым образом дополняет её. Подводя итог вышесказанному, можно привести слова исследователя Б.Чернышева, который говорит, что деятельность софистов "заключалась в том, что они оформили практику и возвели её в теорию, в логос».
Значение деятельности софистов велико не только для жизни Древней Греции, но и для мировой науки. Платон в одном из своих сочинений писал, что ни Гомер, "первейший из поэтов и первый из трагиков", ни другие поэты и художники Древней Греции "не могут сравняться по своему воспитательному влиянию с софистами". Учение софистов занимает весьма важное место в мировой истории философии, а их философское наследие представляет и сегодня огромный интерес не только с точки зрения рассмотрения их выводов как определённого этапа в истории философии, но и в плане блестящего примера логического, аналитического мышления.
6. Сократ. По-просту говоря, я выбрал тему, посвященную Сократу потому, что мне понравилось как он "мучил" людей. Сократ выбирал известного политического деятеля или просто известного человека, после того, как тот прочитал свою речь, и Сократ начинал задавать свои знаменитые вопросы. Причем вначале Сократ безудержно хвалил своего собеседника, говорил, что он такой умный, известный человек в городе, и что ему не составит труда ответить на такой элементарный вопрос. Сократ задавал свой действительно элементарный вопрос (но только на первый взгляд). Собеседник дерзко и нехотя отвечал на него, Сократ в свою очередь задавал очередной вопрос, касающийся все того же вопроса, собеседник опять отвечал, Сократ спрашивал и это доходило до того, что собеседник, в конце-концов, своим последним ответом противоречил своему первому ответу. Тогда взбешенный собеседник спрашивал Сократа, а сам то он знает ответ на этот вопрос, Сократ же совершенно спокойно отвечал, что не знает и спокойно удалялся. И этой своей исключительностью, гениальностью, избранностью Сократ нам понравился.
Сократ при этом пользуется грозным и непобедимым оружием-иронией. Cократовская ирония выступает в качестве диалектической ловушки, при посредстве которой обыденный здоровый смысл оказывается вынужденным выйти из всяческого своего окостенения и дойти - не до самодовольного всезнайства, а до имманентной ему самому истины, -эта ирония есть не что иное, как форма, свойственная философии в ее субъективном отношении к обыденному сознанию.
Эта ирония казалась идущей от какой-то загадочной, демонической силы Сократа, ставящей его над людьми, как бы талантливы и умны они ни были. Разгадка этого внутреннего превосходства, этой силы, скрытой за добродушной ухмылкой, в том, что сам Сократ неуязвим. В его сбивающих с толку речах все время чувствуется некая уверенность и основательность человека, который хотя и не имеет готового ответа на свои вопросы, но знает нечто большее, а именно: во имя чего идет поиск и как именно его надо вести, что придает его иронии необоримую силу Антея. Эта внутренняя основательность Сократа исходит также из его убеждения о возможности (именно возможности!) рационального осмысления и постижения жизни во всех своих проявлениях, во всех, даже темных и мистических, сторонах и тончайших движениях человеческой души и интеллекта. Сократ убежден, что во всей пестроте жизненных переживаний есть нечто объединяющее, некий общий смысл, который может быть выражен единой идеей, понятием.
Испытывая других на мудрость, Сократ сам отнюдь не претендует на звание мудреца, оно, по его мнению, приличествует богу. Если человек самодовольно полагает, что на все он знает готовые ответы, то такой человек для философии погибший, ему незачем ломать голову в поисках наиболее верных понятий, незачем двигаться дальше по бесконечным лабиринтам мысли. Он почиет на лаврах истинах, которые на поверку оказываются собранием самых убогих, плоских представлений обывательской премудрости. Так почитающий себя мудрецом оказывается всего лишь премудрым пескарем.
" Я знаю только то, что ничего не знаю." Это излюбленное выражение, кредо сократовской собственной позиции. " Я ничего не знаю" - это значит, что как бы далеко я ни продвинулся в одиссеях мысли, я не успокаиваюсь на достигнутом, не обманываю себя иллюзией, что поймал жар-птицу истины. Не будем забывать, что Сократа сопровождали не только восторженные взгляды, но и взгляды, полные ненависти. Особенно возненавидели Сократа те из софистов, которые сделали искусство доказывать правое и неправое своей профессией. Кто покушается на самодовольство темных и пустых людей, тот сначала человек беспокойный, потом нестерпимый, и наконец, преступник, заслуживающий смерти. Первым полушутливым, полусерьезным обвинением против Сократа явилась постановка в 423 году комедии Аристофана "Облака". В которой Сократ изображается мастером "кривых речей". В один из дней 399 года до н.э.. жители Афин читали выставленный для всеобщего обсуждения текст: " Это обвинение написал и клятвенно засвидетельствовал Мелет, сын Мелета, пифеец, против Сократа, сына Софраникса из дома Алопеки. Сократ обвиняется в том, что он не признает богов, которых признает город, и вводит других, новых богов. Обвиняется он и в развращении молодежи. Требуемое наказание — смерть". Мошенники мысли не простили Сократу его иронии, слишком разорительной для них. В речах Сократа на суде, с большой художественной силой переданных Платоном, поражает то, что он сам сознательно и решительно отрицает себе все пути к спасению, он сам идет навстречу смертному приговору. В его рассуждениях подспудно бьется мысль: раз уж, афиняне, вы дошли до такого позора, что судите мудрейшего из эллинов, то испейте чашу позора до дна. Не меня, Сократа, судите вы, а самих себя, не мне выносите приговор, а себе, на вас ложиться несмываемое клеймо. Лишая жизни мудрого и благородного человека, общество себя лишает мудрости и благородства, себя лишает стимулирующей силы, ищущей, критической, беспокоящей мысли. И вот меня, человека медлительного и старого( Сократу было тогда 70 лет ), догнала та, что настигает не так стремительно, - смерть, а моих обвинителей, людей сильных и проворных, - та, что бежит быстрее, - испорченность. Я ухожу отсюда, приговоренный вами к смерти, а мои обвинители уходят, уличенные правдою в злодействе и несправедливости. У порога смерти Сократ пророчествует, что тотчас после его гибели постигнет афинян кара более тяжелая, чем та, которой его покарали. Сократ сам осудил себя на смерть, и, уже осужденный, твердо отказался от реальной возможности бежать из тюрьмы и уйти в изгнание. Он добровольно дал распять себя на кресте " отеческих законов " и поступил весьма хитроумно и дальновидно, лучшим образом продемонстрировав неистинность этих законов всему миру. Пророчество Сократа сбылось: позор пал на головы его судей, и прежде всего на головы обвинителей. Они, так же как тиран, судивший Зенона Элейского, были побиты каменьями и, как сообщает Плутарх, повесились, так как не вынесли презрения афинян, лишивших их "огня и воды".
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39
